Прием пищи был для отца Дивайна всепоглощающей страстью. Дважды в неделю он взвешивал «ангелов» и бранил тех из них, кто хоть немного худел. Сделать это, по всей видимости, было нелегко, – достаточно представить себе меню типичного «праздничного банкета в честь Святого причастия» в эпоху Великой депрессии[414]: макароны, рис, картофель, горошек, помидоры, репа, тушеная фасоль, куски индейки и свинины, хлеб из кукурузной муки, печенье, хлеб из муки грубого помола, кексы, пироги, персики, чай, молоко и кофейный напиток.

После таких пиров наевшиеся до отвала общинники разражались песнопениями и молились, им являлись видения, они исповедовались, кричали, плясали, «говорили на языках». Как и мать Анна, отец Дивайн благосклонно относился к таким изнурительным эмоциональным проявлениям, очевидно служившим для того, чтобы развеять любые эротические чувства, которые не успело уничтожить чревоугодие.

В одном важном отношении община отца Дивайна отличалась от общины матери Анны. Если возглавлявшееся ею движение носило преимущественно сельский характер, то его община была городской, и совсем рядом с ней располагались кварталы, населенные в большинстве своем белыми жителями. После непродолжительного начального периода толерантности эти соседи мало-помалу начинали осознавать, что жить рядом с большой, полнокровной и активной общиной чернокожих людей им становится все более неприятно. Они переходили в наступление, начиная с распространения ложных слухов. К единственному разразившемуся скандалу был причастен «Иоанн Богослов» – белый калифорнийский миллионер, сторонник движения, который вовлек в него семнадцатилетнюю девушку, дал ей имя «Дева Мария», соблазнил ее, а потом признался в своем злодеянии. Отец Дивайн тут же изгнал его из общины и обособил от молодых женщин. И тем не менее, несмотря на кристальную честность отца Дивайна, небесное движение очернялось распространителями слухов, скептически настроенными в отношении личного целомудрия невысокого франтоватого проповедника.

Враждебность его соседей, совпавшая в Нью-Йорке по времени с выступлениями против негритянского населения, в конце концов вынудила отца Дивайна перебраться в радушно встретивший его и его последователей Гарлем. Там огромный приток в общину новых членов стал превращать его секту в движение по мере того, как новые «ангелы» создавали общины в других местах, а движение его получило новое название – «Движение миссий мира».

Как ни странно, расширение деятельности «Движения миссий мира» в область бизнеса, а также ее распространение от восточного побережья до западного привело движение к упадку. Основную поддержку оно продолжало получать от бедных чернокожих, хотя к нему также присоединилось небольшое число состоятельных белых людей. Одна из его проблем состояла в том, что оно многими воспринималось как гораздо более многочисленное, чем на самом деле, в связи с чем значительно переоценивалась степень влияния отца Дивайна (по сравнению с обеспечивавшимся реальным членством). В связи с этим движение все в большей степени привлекалось к политическим дебатам и втягивалось в деструктивные идеологические баталии с другими движениями чернокожих, осуждавшими неизменный отказ отца Дивайна возглавить борьбу черных против белых. И действительно, как он мог на это согласиться, если одним из основных постулатов его веры было отрицание существования расы как понятия?

К концу Великой депрессии «Движение миссий мира» было преобразовано с тем, чтобы больше походить на Церковь. Членство в нем сократилось, но возникли новые, связанные с ним организации. Цветущее калифорнийское отделение превратилось в «Бутон розы» – объединение молодых девственниц, клявшихся в вечном соблюдении целибата, носивших что-то вроде формы, украшенной символом Vs, означающим непорочность, и славивших отца Дивайна в песнях, круживших голову. Крестоносцы-мужчины, которые не обязательно хранили невинность, торжественно заявляли о приверженности целибату и теологии отца Дивайна. Однако угодничество «Бутона розы» – входившие в него девушки стремились быть «покорными, кроткими и ласковыми; их сердца внимали лишь речам Христа» – и воинственность крестоносцев шли вразрез с учением отца Дивайна, провозглашавшим отсутствие полов. Они соблюдали целибат, но были далеки от равноправия. К 1943 г., когда скончалась Пенниния, отец Дивайн и его церкви находились в состоянии свободного падения.

В 1946 г. он еще более осложнил ситуацию, женившись на Эдне Розе Ритчингз, также известной под именем Милого ангела, – симпатичной белой канадке двадцати одного года. Отец Дивайн оправдывал эту рискованную авантюру заявлением о том, что новая мать Дивайн воплощала в себе Пеннинию и Деву Марию, и сравнивал их союз с «браком ХРИСТА и ЕГО церкви».

Ох уж этот отец Дивайн! В шестьдесят семь лет его внезапно охватили неодолимые страстные желания, и он воплотился в образе молодого Джорджа Бейкера, от которого так давно отказался. И тем не менее, на основе всех сведений, имеющихся в нашем распоряжении, этот второй брак был таким же успешным, как и первый, причем новая мать Дивайн столь же ревностно соблюдала целибат, как и ее предшественница. Так оно и было на самом деле, потому что отец Дивайн предупредил подозрения в какой бы то ни было сексуальной активности, приставив к ней чернокожую женщину-«ангела», постоянно следившую за ней и, по всей вероятности, бывшую живой свидетельницей сохраненной девственности его божественной супруги.

Если смотреть на дело шире, сомнительный новый брак лидера движения и последовавшая в 1965 г. его смерть не способствовали «Движению миссий мира» упрочить свои позиции. Тем не менее истинные причины упадка общины заключались в другом. К тому времени настала новая эпоха сексуальной терпимости, стали широкодоступны противозачаточные средства, получили распространение движения за гражданские права, и призывать к соблюдению целибата становилось все труднее, за исключением тех случаев, когда люди были убеждены в том, что это – моральный императив. Их жизнь в общине казалась суровой, ограниченной многими запретами, даже в чем-то странной. Настойчивость в стремлении служить развитию отношений между детьми и родителями имела для них серьезные психологические и правовые последствия. И хотя отец Дивайн тогда достиг уже весьма преклонного возраста, он допустил тактическую ошибку, когда спустя девятнадцать лет после заключения второго брака решил передать руководство своей одряхлевшей церковью молодой жене, а не холеному протеже.

В наше время «Движение миссий мира» тоскует по давно отжившим свой век реликвиям, включая обветшалый особняк матери Дивайн. Другим его памятником является гостиница «Дивайн Трэйси» в Филадельфии, гостей в ней расселяют в номерах на отдельных женских и мужских этажах, а также запрещают курить, пить спиртные напитки и сквернословить. Женщины в платьях обязательного покроя и трикотажном белье и мужчины в брюках и рубашках могли собираться вместе только в вестибюле. В гостинице «Дивайн Трэйси» только самые решительные постояльцы могут избежать раздельного проживания. Это странный, но вполне уместный памятник движению, в свое время вводившему тысячи усталых и притесняемых новообращенных в обстановку, некогда казавшуюся им раем на земле.