полу, не пропустивший ни одной жены своих приближенных, развратник малолетних девочек и содержатель гарема на полторы тысячи душ девиц самых разных сословий — от крепостного до боярского. Впрочем, царь Федя был любителем всего свеженького и необмятого, а потому своих постельных подстилок ротировал регулярно, выдавая своих бывших в употреблении замуж — кого за министра, а кого за дворника. И вообще, человек это был незлой, своих временных подружек он даже каким-то местом любил, а когда они ему надоедали, то старался устроить их судьбу «с повышением», через замужество или монашескую стезю. Во всём остальном старый царь тоже жил сам, и давал жить другим, а потому вспоминают его на местной Руси в основном с ностальгическими вздохами: мол, в те времена сыр катался в масле и сам прыгал в рот. Но однажды царь Федя неправильно оценил свои силы и помер от полового перенапряжения в компании трех совсем юных красоток, накушавшись перед этим возбуждающих средств. И ведь совсем не старый ещё был, всего-то пятьдесят лет.

Его сынок, напротив, ещё до своего воцарения получил кличку Ванька-Антихрист. Но тогда, в середине девяностых, никто даже и не подозревал, насколько это определение окажется точным. Впрочем, самый ужас начался далеко не сразу. Поначалу молодой царь (двадцать четыре года при восхождении на престол) шифровался от своих подданных, не показывая самых гнусных своих пристрастий. А быть может, причина начальной сдержанности царя-мизерабля была в его маман, вдовствующей императрице Елизавете Федоровне (урожденной Виктории Елизавете Августе Луизе Марии Амалии Мекленбург-Стрелицкой), которую все считали железной властной женщиной без слабостей и недостатков. Любовников себе, даже после смерти супруга, императрица не заводила, к половым выкрутасам мужа относилась стоически (мол, чем бы большое дитя ни тешилось, лишь бы в постель не какало), зато к сатанинским веяниям из Европы и тем более из-за океана была непримирима, в чём смыкалась с подавляющим количеством своих подданных. Поговаривали, что в случае неподобающего поведения царь Ваня мог однажды проснуться монахом одной из дальних обителей, каким-нибудь братом Епифанием, а на трон взошла бы старшая из его сестер Александра Федоровна… Но однажды водитель авто императрицы на крутом повороте не справился с управлением, и тяжелая пятитонная машина-кабриолет на бешеной сорокакилометровой скорости покатилась с косогора, ломая хрупкие человеческие кости…

На этом месте энергооболочка сделала историческое отступление и стала рассказывать, как за семьдесят лет от сего момента престарелый Михаил Николаевич Романов (он же царь Михаил Второй) делил между пятью сыновьями единую тогда русскую землю. Старшему Алексею — царский трон, Центральные губернии и Прибалтику, включая отвоеванный в ходе вразумления Пруссии Кенигсберг. Второму сыну, Александру — потомственное наместничество над Анатолией, Сирией и Месопотамией. Третьему сыну Сергею — такое же потомственное наместничество над Белой Русью, Малороссией, Привисленскими губерниями, Бессарабией, Молдавией и Валахией. Четвертому сыну, Дмитрию — Юг России и Кавказ с Туркестаном. Пятому сыну, Андрею — Сибирь с Дальним Востоком. Жирные, надо сказать, куски нарезал в потомственное владение младшим сыновьям царь Додон, то есть Михаил, не постеснялся.

Однако шли годы, а вместе с ними сменялись поколения. Младшие ветви дома Романовых все сильнее удалялись от хиреющего главного ствола, превращаясь в самостоятельные кланы-династии. Все должно было решиться в тот момент, когда старшая ветвь иссякнет сама собой и главам младших кланов придёт время сцепиться за власть над страной или… разорвать её на части. Константин Петрович Романов, глава клана Александровичей, уже и корону византийского императора на свою лысую башку примерял. Этот деятель даже ислам принять готов, лишь бы это помогло ему удержаться на самодельном престоле. У Владимира Николаевича Романова, главы клана Андреевичей, владение тоже должно выйти неплохим, размером с две Франции. Кавказ с Туркестаном и Сибирь — это территории поплоше, где без поддержки из Центральной России недолго и загнуться, поэтому потомки Дмитрия Михайловича и Андрея Михайловича сцепятся в схватке за власть над главным троном в Москве, а не будут пытаться укрепить свои династии в Омске и Тифлисе.

Больше всего существование вдовствующей императрицы было поперек планов потенциального недовизантийского императора. Если бы эта бешеная баба продвинула на престол свою старшую дочь с потомством, то на идее константинопольской самостийности можно было бы ставить крест надолго, если не навсегда. Властности и авторитета что у старшей, что у младшей для этого хватило бы с избытком. Однако исполнила вдовствующую императрицу агентура князя императорской крови Владимира Николаевича, которому тоже хотелось свою империю или, на худой конец, королевство. При намерениях к незалежности чем хуже дела обстоят на Москве, тем сильнее население наместничества будет стремиться отделиться и не быть как москали. Разве мог помыслить царь, в пятидесятом году двадцатого века раздавая сыновьям уделы, что через семьдесят лет их внуки воспользуются оказией и станут рвать на куски до того единую страну только потому, что появилась такая возможность?

Впрочем, после смерти своей матушки царь Ваня далеко не сразу развернулся во всю ширь души, а потом, примерно год спустя, сразу начал с того, что обвинил трех старших сестер с семействами в заговоре против своей священной особы. Процесс был столь же скоротечен, сколь и шит белыми нитками, да и не требовалось там особого правдоподобия, ибо в таких делах сам монарх — это и обвинитель, и следователь, и судья. Допросы с пристрастием и весь прочий «следственный» процесс проходили за закрытыми дверями. И хоть во всеуслышание было объявлено, что царских родственников деклассировали в мещане и сослали в далёкий Туруханский край, живыми после ареста этих людей никто не видел. Энергоооблочка уверяет, что царь Ваня лично замучил до смерти всех подследственных, включая всех трех родных сестер, и нашел в деле истязаний и наблюдений за страданиями жертвы особое наслаждение, что даже превыше сексуального. Ну точь-в-точь как его британский коллега король Карл, только тот начинал с жены, а не с сестер.

По ходу описания последующих Ваниных художеств, пока что с целью «личного употребления», у меня возникло подозрение, не имеем ли мы в его лице дело с ещё одним демоном, на этот раз не высшим, а низшим, как в случае с Победоносцевым, Ильичом и Гитлером. В том случае, если это подозрение подтвердится, мочить царя Ваню надо будет на месте, не дожидаясь осложнений, или он сам скончается в моем присутствии, как Гитлер. Демон у него получается уж больно агрессивный, непосредственно сублимирующий свои устремления в прямые действия. Даже та сущность, что оседлала Гитлера, немецких фрау и фройляйн публично не кушала, и своих ближайших соратников любоваться садистско-людоедскими зрелищами на вечеринки