– И в постель ты его сама уложила…

– Да. Сама. Мне нужен был мужик. Настоящий мужик, а не такие уроды, как вы. Вы думаете – малолетка? Думаете, меня нельзя полюбить? Только из-за денег?

– Извини, девочка, – устало произнес Гринчук, – но именно из-за денег. Не тех жалких двадцати тысяч, а других, маячащих на горизонте. Он слишком многим рисковал, этот настоящий мужик. Подохнуть за двадцать штук зеленых?

– А откуда вы знаете? – с непонятной интонацией спросила Мила. – А вы меня пробовали? Вы знаете, как я могу это делать? Все делать?

– Гена научил?

– Я сама. Я могу это делать с кем захочу, – Мила отошла от дивана и стояла перед Гринчуком, который так и не встал из-за стола. – Я даже с вами могу. С обоими одновременно. Хотите?

Голос ее сорвался на крик.

Гринчук взял еще один апельсин.

– Прямо тут!

Мила торопливо расстегнула платье, и когда оно упало на пол, переступила его. Отправляясь убивать Гринчука, она оделась так, как это нравилось Громову, и белье одела то, что так его возбуждало.

– Давайте! – хрипло выкрикнула Мила. – Я малолетка? Да?

Она быстро сняла белье, оставшись только в туфлях, чулках и поясе.

– Что замолчали? Давайте! – Мила шагнула к Гринчуку.

Взгляд подполковника скользнул по телу девчонки.

– Как тебе это, Миша? – осведомился Гринчук.

– Честно говоря, – сказал спокойно Миша, – я ожидал большего. Тело так себе.

– Дрябловатое, – согласился Гринчук. – И кожа не очень. Знаешь, как это бывает у молодых действительно красивых девчонок – упругая, гладкая. А тут…

Мила замерла.

– И ноги не очень… – сказал Михаил.

– Отчего же? – не согласился Гринчук. – Нормальные более-менее ноги.

– А вы посмотрите вверху, там, где они сходятся, – Михаил присел на корточки и показал пальцем. – Бедра довольно широкие, между ногами тут получается такой треугольник. Дырка.

– Ну, это дело вкуса, – рассудительно заметил Гринчук. – Я когда в школе учился, у нас пацаны считали, что такая вот дыра указывает на повышенный аппетит девчонки. В этих вопросах.

– Серьезно?

– Угу, а вот грудь – подкачала. Мне больше, например, нравится крупная, немного даже тяжеловатая. А тут…

– После ребенка…

– После ребенка она не станет больше, она растянется. И будут эти соски болтаться, – Гринчук цыкнул зубом. – А сейчас главная проблема – кожа. Эти прыщики меня настораживают. Вон там, в самом низу живота.

Михаил присмотрелся.

– Юрий Иванович, с вашим жизненным опытом вы и сами могли понять – девочка подбривалась. И это раздражение от бритвы. Так бывает.

– Вы что, с ума сошли? – спросила Мила.

Ее лицо горело, а руки скользнули, пытаясь прикрыть тело от взглядов мужчин.

– Слышь, Михаил, это мы с тобой сумасшедшие. Мы спокойно позавтракали, и сидим, общаемся. Она вначале хотела мне прострелить голову, потом вдруг сняла все, вплоть до трусов, начала требовать групповуху, а нас еще и чокнутыми обозвала.

Мила присела, подняла платье и попыталась его надеть, отвернувшись..

– И задница так себе, – отметил Гринчук.

– Сволочи, – выдохнула Мила. – Подонки.

Она заплакала.

– Трусы подбери, – приказал ей Гринчук, – а то вдруг войдет кто, стыда не оберемся.

– Сволочи, негодяи, мерзавцы, подонки…

Мила опустилась на колени.

Сдерживаться она уже не могла. И не могла остановиться, прекратить плакать.

Михаил отошел в угол комнаты, Гринчук отвернулся.

Открылась дверь из кухни, заглянула Ирина:

– Довели девчонку?

– Она сама себя довела, – сказал Гринчук.

– Дала бы я вам сейчас по рожам бесстыжим, – сказала Ирина.

– Ладно, – махнул рукой Гринчук, – мы разберемся.

– За что вы меня? – сквозь слезы спросил Мила.

– Здоровые мужики… – Ирина вышла, захлопнув дверь.

– За что?

– А иначе ты бы не поняла, девочка, – тихо сказал Гринчук.

Он встал со стула, подошел к Миле и сел возле нее на пол. Осторожно тронул за плечо.

– Отойди!

– Хорошо, – сказал Гринчук. – Я просто посижу.

– Я вас ненавижу!

– А я как себя люблю, – пробормотал Гринчук. – Тебе сегодня ночью позвонили?

– Ага.

– Сказали, что это я? Намекнули, что это я виноват?

– Д-да, – всхлипнула Мила.

– А оружие как тебе передали?

– Сказали, что пистолет будет лежать в сугробе возле второго дерева справа от калитки, – Мила продолжала всхлипывать.

– И ты готова была умереть ради него? – тихо спросил Гринчук.

– Я…

– Ладно-ладно, замнем, – Грнинчук оглянулся на Михаила, словно ища поддержки.

Михаил отвернулся.

– Извини меня, если сможешь, – сказал Гринчук тихо. – Не стоит он этого.

– Я его…

– Может быть… Придется тебе жить с этим дальше. Ты помнишь у него в спальне шкаф-купе?

Мила молча кивнула.

– Большое такое зеркало?

– Да.

– А ты не обращала внимания на то, что кусок этого зеркала, как раз напротив одной из полок, одностороннее?

Мила всхлипнула.

– Я не знаю точно, но там могла стоять видеокамера.

– Не правда.

– Не знаю. Честно – не знаю. И не знаю, что произошло бы с твоим отцом, если бы ему сказали об этом. Если бы предупредили, что порнофильм с тобой в главной роли скоро появится на рынке. Я думаю, отец заплатил бы любые деньги.

– Это не правда! – тихо-тихо повторила Мила.

Силы оставили ее. Мила могла только лежать на полу и скулить, как побитый щенок.

– Мы случайно на это напоролись. И только потом все это поняли. Потому тебя и направили ко мне, что только ты могла меня убить, не вызвав интереса к убийству Липских. Ты бы всем внятно объяснила, что мстила мне…

– Я бы не… не объясняла, – прошептала Мила. – Я бы тоже умерла. Как он.

Гринчук потер лицо.

– Убили его, Мила. Убили. Чтобы он не сболтнул чего-то лишнего. И я думаю, что и его и тебя – один и тот же человек.

– Какое Гена отношение имел к Липским? – спросила слабым голосом Мила.

– К самому делу, я полагаю, никакого. Тут все немного сложнее.