– Бабушка! Ты хоть знаешь, кто такие зомби?

– Фильм смотрела по телевизору. Говорят, сейчас все дети такое обожают.

– Я обожаю! – призналась Ляля.

– А вот мама твоя не любит. Ты это знала?

– Н-нет. Д-да. Не любит она все эти ужасы. Только про любовь.

После Масленицы Настя не пришла в школу. Курица-Алёна сидела одна и озиралась, она чувствовала себя неуверенно в новом классе – Ляля это сразу проинтуичила. Спасла положение Лиза. Она тут же пересела с последней парты к новенькой.

Потоцкая на перемене прошептала тихо:

– У Пресняковой мама пропала.

Мама пропала! Лялю пронзило, будто вновь лёгкое сотрясение распространилось через шею, ниже, ниже по спинному мозгу. Мама пропала!

– Как пропала?

– Не знаю как, – зашептала Соня. – Ты же с ней соседка.

– Да я не знаю ничего. Она из другого подъезда, из дальнего.

– Надо спросить у Руслана. Пойду его искать.

Больше Потоцкая в этот день Ляле не попадалась. И Руслана Ляля не видела. Разные классы – это как разные миры. Руслан и его мама вместе с малышом пришли вечером к ним домой, не разуваясь, прошли в комнату, уселись на Лялин диван, малыш стал беситься на бабушкиной кровати, гоняя заводного лисёнка, подаренного бабушке на заграничной конференции ещё при царе Горохе.

– Горох, горох, – бормотал малыш, повторяя конец разговора.

– Он, наверное, думает, что так лису зовут, – предположил Руслан.

Он так заботился о брате – Ляля умилилась. Нет. Она никогда не хотела брата или сестру, она и на брата Руслана смотрела как на инопланетное существо, неведому зверушку, никак не ассоциируя себя маленькую с этим тупеньким малышом. Есть она, Ляля, есть бабушка, и есть их лисы. Ну и мама тоже есть, родная мать всё-таки. Жаль, что нет друзей, совсем нет, кроме Руслана, но ничего не попишешь, как говорит дядя Юра, у него тоже в школе друзей в двенадцать-четырнадцать не было – никто не хотел дружить с хлюпиком и маменькиным сынком.

Пока Руслан на кухне сметал всё «неживое», то есть еду, то есть уплетал Лялины печенья – хорошо, что она их приготовила сегодня для бабушки на ужин, мама Руслана рассказывала в комнате:

– Мы там были. Сразу к вам, как узнали.

– Да что узнали-то? Где были?

– Ну, в общем, так. Пошли мы с Русликом и Тимкой вчера на Масленицу, по телевидению эту Масленицу рекламировали, мы и пошли. Блинов, если честно, захотелось. Страсть как захотелось. И Руслику. Сама-то не готовлю, не пеку в смысле, всё полуфабрикаты, но тесто замороженное на пироги беру…

«Ну вот, – злилась Ляля. – Ещё одна болтушка – язык без костей». Лялю бабушка блины печь научила, и блинчики тоже, блинчики не сразу получились, пока бабушка не подсказала, не получались. А всё потому, что к готовке надо подходить с химико-органической точки зрения – так настаивала бабушка. Готовя по этому правилу, Ляля и достигла таких успехов в кондитерском деле. Всё реакции веществ под воздействием температур… «Пойти, что ли, с Боней выйти?» Ляля решила: пусть Руслан поест, чаю напьётся, и вместе пойдут, всё равно его мать будет ерунду молоть час, ничего не знает, только вздыхает и дрожит.

– Поели мы блинов, без драки, понятное дело, не обошлось. Ну так не в этом суть.

Бабушка кивала и молчала, кивала и кивала, она слушала настороженно, ожидала чего-то важного. Тогда и Ляля прислушалась.

– Короче, праздник был часа два. Все начали расходиться. А наш малой не угомонится. Горки и горки. И старший туда же. Здоровый, а как дитё. И закопались мы. Ну это… задержались. И надежда была, что ещё блинов особо оголодавшим подкинут. Людей стало мало, стало реально даже царём горы побыть. Снег мягкий, минус ноль же. В кафешках, смотрю, охотники подбухивают. И замечаю я вдруг какую-то суету, и суета всё нарастает. Я ничего не понимаю. Дитё с кем-то подралось, визжит. Потом с матерью того дурака, которого Тимка побил, разбирались. Сами чуть не подрались с ней. Потом Руслик тоже с кем-то подрался. И темнеть стало. И вижу на шоссе – милиция мигает фарами. Ну, думаю, блин, чёртовы эти мобильники, уже милицию Руслику вызвали. Или младшему?.. Но младшему не так страшно. Я скорее парням своим гутарю: валите отсед, менты заметут. Ну мы тихонько, бочком-бочком, по задворкам кафешек и террас отползать стали к шоссе. Оборачиваюсь, смотрю: Настин папа бежит навстречу ментам, машет. И все к Собольему острову побежали, в рощу. Я тогда парням своим говорю: сходим туда, там тоже что-то откопали и столбов этих божеств понатыкали, а вы тут окопались на своих горках долбаных. А там, может, тоже халявные блины перепадут. Раз менты-то пожаловали, их сейчас угощать будут, задабривать. И Руслик говорит: сходим. Мы и пошли. А там только один охотник стоит, пьяный сильно. Я интересуюсь: чё такое, а он: Светлана Ивановна Преснякова пропала. Я интересуюсь: как такое могло быть, она же была здесь, всё в сарафане с каменьями ходила, подносами всех обносила, на подносах побрякушки какие-то? А он говорит: так подносы на снегу валяются, а её нет. Была и пропала. Никто не заметил как. Кто последний видел, говорит, что в нормальной модной одёжке, джинсиках, валеночках и шубке своей за мильон тыщ вышла в туалет. И всё.

– Так нашли? – спросила бабушка после тяжёлого выдоха.

– Так ни. Не нашли. Ищут. Сутки ищут.

– Следы должны быть.

– Какие следы. Там всё затоптали.

– Дальше, за рощу. По следам же видно.

– Намекаете, что лисы утащили? – Мама Руслана была довольна, что почти словила бабушку, поймала на слове.

– Вот это не знаю.

– Ну а что думаете?

– Ничего не думаю, – резко ответила бабушка. – Как я могу что-то думать?

Ляля поняла, что больше ничего не узнать, позвала Руслана, и они пошли прогуливать Боню. Но малой увязался за ними. А бабушка в приподнятом настроении, с удовольствием рассказала маме Руслана о группе ЗОЖников, которые много лет занимаются физкультурой на Собольем острове, и лисы никогда их не трогают.

Лыжи – ещё один фетиш пушнорядцев.

Лыжи в Пушнорядье появились вместе с охотой, как же без лыж охотиться? Отсюда традиции, спортивные школы и многочисленные соревнования. Когда снег начинает сходить – празднуется закрытие сезона.

Любила ли Ляля лыжи? Конечно нет. Вот танцы – другое дело, а лыжи… Лялю мучило это насилие над собой. Если скорость, то обязательно муки: Ляля еле дышала, сердце колотилось в висках, выпрыгивало из груди, скакало, как яйцо в кипятке. Ляля обожала смотреть на лес и поле из окна, на ползущих лыжников тоже приятно было смотреть. И казалось странным, что лыжник-то ползёт, а сам если на лыжи встанешь, то умираешь, задыхаешься. Когда бабушка ходила к реке Рябушке, на Соболий остров, Ляля любовалась природой. Бабушкины приятельницы-ЗОЖницы всегда обращали внимание на деревья, вообще пространство, как поля чередуются с пролеском, а дальше лес всё гуще, там вотчина охотников, там другая жизнь, опасная, там выживает хитрейший и сильнейший, конечно же, без силы никуда. На лыжах Ляля ничего не видела вокруг себя, слышала только треск веток и шум падающих шапок снега, на Руслана однажды упал такой сугроб с сосны, что несчастного Руслика тошнить стало… Мучение, преодоление себя ради того, чтобы физрук записал в своём потрёпанном блокноте время на двадцать, десять, пять секунд меньше… И почему так случилось, что у всех классов физруки меняются, а у них все восемь лет – этот пучеглазый, белобрысый, кривоногий Алексей Альбертович, которого ещё надо не подводить, потому что его папа когда-то при царе Горохе спас бабушку от тюрьмы? И приходится мучиться, приходится умирать, особенно последние два года, когда бабушка объявила, что папа Алексея Альбертовича «наипорядочнейший человек». Если бы Ляля была первая, как Андрей, она бы всё терпела, а когда тебя обгоняют злейшие враги: Лиза, Алёна-курица (хорошо, что Насти нет: у них горе – мама пропала), когда вдоль трассы свистит в два пальца изгнанный из школы Петя Положенцев, когда классная Киса кричит на финише: