– А что с височной костью?

– Ушиб.

– Да?

– Посмотрите.

Мама встала, потрогала рядом с ухом – Ляля зашипела от боли.

– Ой, – растерянно сказала мама.

– Ещё у девочки губа.

– Что с губой?

– Открой рот, детка.

Ляля сжала губы: «Сам ты детка, волосатый».

– Ляля. Доктор просит! – пристыдила мама.

Ляля открыла. Пусть. Всё равно маме теперь всё придётся рассказать.

– Вашу дочь, мамочка, кажется, побили.

– Как побили?

– Ляля! Тебя побили?

– Могу справку для милиции выписать.

– Да нет, – испугалась мама.

– Так выписывать или нет?

– Вы нам лучше лечение подскажите.

– Мазь от ушибов и покой. Лежать неделю, а лучше две. Шейный отдел потом проверить. Лёгкое сотрясение, очень лёгкое.

Врач был новый, крайне неприятный, чем дальше, тем больше сплетник, объявлял диагноз, будто сообщал страшную тайну, под большим секретом. При этом склонял голову набок и поводил плечом, как грач или ворон на весенней травке. Весь вид травматолога говорил: «Дайте мне что-нибудь, я ещё скажу».

Но от мамы не дождёшься. Она никому никогда не дарит никаких подарков.

Мама тоже заметила, когда вышла:

– Мазь не написал на бумажке, тупица. Деньги клянчил. Мазь от ушибов. А название?

«А ты за причёски и макияж по сто баксов берёшь», – Ляля думала расслабленно, плохо контролируя свои мысли, это первое, что приходило в голову. В машине Ляля расслабилась, отключилась – так она устала корчить из себя здоровую. Мама довела её полусонную до кровати. Всё. Можно неделю лежать. А лучше две.

Ляле стало лучше через три дня; затылок и около уха ещё болело, но не сильно. Губа прошла. В эти дни мама работала каждый день. Ляле нельзя было читать, смотреть телевизор, и она больше обычного погружалась в себя, думала: почему, когда она, Ляля, родная дочь, дома, мама работает каждый день? Мама жалуется, что устаёт, так зачем же впахивать сутками или ночами? И почему напарница позволяет себе болеть, а мама никогда не болеет? Мама никогда не болеет! Это откровение пришло к Ляле неожиданно. Не только не болеет, но и никогда не касается этих тем в разговорах. Мама очень здоровый человек, но мама странная: у неё явно не все дома. Был какой-то надлом в маме, почему-то Ляля почувствовала этот надлом в травмпункте. Что-то трагическое тяготило маму. Но, может, показалось, может, болезненные Лялины фантазии.

Внимание Ляля заслужила только сейчас. Почему маме так важно, что Ляля превращается в красавицу? А если бы она не стала хорошеть, мама по-прежнему бы смотрела, как и раньше, мимо и сквозь неё? Может, это профессиональное, но профессионал на всех обращает внимание. Мама листает журналы по вязанию, там она обращает внимание на девушек-моделей, на их причёски и макияж. Мама часто начинает вязать, но ни одну вещь пока не довязала до конца, а шапки и варежки выпрашивает у тёти Гали.

Как только голова перестала болеть, ушиб рядом с ухом тоже и губа зажила окончательно, выздоровела и мамина сменщица. В первый же мамин выходной пришёл дядя Юра. Опять все втроём они обитали на малюсенькой кухне. Кухня казалась совсем маленькой, оттого что в ней находился такой огромный человек. После стакана чая и сметанного простенького печенья – рецепта, который Ляля освоила сразу после рогаликов как самый быстрый, на крайний случай, дядя Юра попросил:

– Ляля, расскажи всё.

Ляля рассказала, опустив историю про лис. Мама сидела и молчала, лицо у неё было напряжённое.

Дядя Юра отозвался:

– Ты смотри какие, козявки. Не ожидал.

– И эти идолы… Жуть какая-то.

– Они доиграются, эти барыжьи хари. Я тебе точно, Зой, говорю: на них уже зуб не только в городе имеют, по всей области.

– А при чём тут область? К ним идут охотники, покупают друзьям сувениры на память, фигурки, эмблемы, магниты.

– Ой, не напоминай мне о магнитах, Зо.

– Почему?

– Золотое дно. Я нервничаю, когда узнаю, что кто-то золотую жилу нащупал.

– Зачем ты, Ляля пошла с ними? Они могли тебя убить.

Ляля молчала, она краснела, она чувствовала, как краснеет. Но всё-таки решилась и сказала:

– Я хотела не быть одной, хотела быть с ними в стае.

– О! Как я тебя понимаю, Ляля!

– Да-да, – перебила мама дядю Юру. – Все знают, что тебе приходится подстраиваться.

– То есть – быть в стае. И ничего, не жужжу. Привыкай, Ляля. Мне по статусу нужно ездить на машине, что я ненавижу. Я люблю ходить пешком. Я понимаю тебя, Ляля. Я в стае автомобилистов. Ты в стае восьмого «Б».

Ляля сказала про стаю назло маме. Почему дяде Юре можно быть в стае, а Ляле нельзя? Дядя Юра тоже всех ненавидит, но со всеми прекрасно общается. Почему папа Насти всегда приходит забирать её с курсов? Почему отчим Лизы всегда ходил на отчётные концерты на танцах? Мама же не ходит никуда!

Или была в прошлом году экскурсия на меховую фабрику. Ляля ждала экскурсию, это же родные места. На экскурсии все были с родителями – сказали же, что можно будет взять на халяву маленькие пушки, а мама не поехала на экскурсию, она сказала, что сто раз там была. Ну и что? Ляля тысячу раз приходила на фабрику с бабушкой. Но тут-то с классом. Лиза и Настя шли по цеху первичной обработки, толкнули Лялю, она упала в гору вонючих, ещё не очищенных шкурок. Ляля старалась больше не подходить к Насте и Лизе, она держалась Руслана, ушла вперёд от класса – она же здесь всё знала, сколько раз ходила с бабушкиными экскурсиями. Но на выходе с фабрики, когда все держали в руках мягкие меховые кругляши (давали по одному в руки) и болтали о том, как можно из этого сделать брелок и повесить на рюкзак, Лиза и Настя стали толкать Лялю с двух сторон. Навстречу шла тётя Галя и всё видела. Вот это было самое ужасное, что тётя Галя видела всё без прикрас. Ляля знала, что тётя Галя иногда приходит на фабрику, работает там «по чуть-чуть, чтоб трудовая шла». И тётя Галя всё поняла, она даже сделала им замечание:

– Что вы к ней пристаёте?

Почему тётя Галя, а не мама делает замечания? Почему?

Мама вглядывалась в Лялю, пила кофе, курила, нервно разрубала наманикюренными пальцами дымок от сигареты. Ляля заметила, как злобно сузились у мамы глаза, серо-сизые, как оперение помоечных голубей, они поменяли цвет на металлический, свинцовый.

– Скажи, Ляля, для тебя это так важно, чтобы Лиза и Настя были с тобой любезны и доброжелательны? – выдавила мама, положив окурок в пепельницу. Мама никогда не тушила сигареты, они окутывали ароматом и из пепельницы. Именно окутывали, табак был лёгкий и ароматный, а не тошнотворный, как у других.