Из-за того, что Ляля часто гуляла с собакой, она теперь сталкивалась почти со всеми жильцами. В том числе и с Зиновым – маминым одноклассником, отца которого обгрызли лисы, а убил так и неизвестно кто. Зинов всегда хорошо относился к Ляле, здоровался. Но на горе всем, дочка Вероничка просто влюбилась в Боню. И Зинов почему-то возненавидел Боню, обзывал её смешными словами вроде «гофры» или говорил, что она попала в жевательную машину, а слюни текут, как у дебилов. С Лялей Зинов злорадно сюсюкал и был угрожающе ласков – нельзя было понять, возненавидел он и Лялю или просто так общается. «У него и отец такой был, фиг поймёшь, как к тебе относился, – сказала как-то мама. – Они все, Зиновы, загадочные».

Загадочности Ляля в упор не замечала. Зинов – помятый мужик с вечным шлейфом перегара, он рассказывал Ляле, как ему тяжело с ребёнком-инвалидом и с ненавистной женой, потому что он до сих пор любит Лялину маму. И это была неправда, она видела, что он не любит маму, но зачем-то всем об этом напоминает, о делах давно минувших дней.

Ляля старалась пройти мимо Зинова, прошмыгнуть, но он часто вывозил инвалидную коляску с дочкой, Вероничка уже не помещалась в детскую коляску по длине, по толщине-то помещалась – в инвалидное кресло влезли бы две Веронички… Не откажешь же инвалиду! Пока Вероника обнималась с Боней, Ляле приходилось выслушивать разный бред. Но она, когда от Зинова не очень воняло, смотрела на него украдкой. Во-первых, он раньше всегда дарил ей муфточки и помпоны-пушки, однажды в детстве подарил и шапку. Именно вот эту соболью, которую Ляля носит всю жизнь! Бабушка отказывалась – у них же есть тётя Галя, она всё может достать и сшить, да и пушной фее никто не откажет, но Зинов отвечал, что он механик, чинит скорняжные машинки, и ему просто дарят все эти меха в больших количествах. «Уже некуда девать», – убеждал Зинов. Тогда у него ещё никакой дочки не было, и жены тоже. Ляля помнила его совсем другим, сильным и молодым, только лысоватым. Именно из-за лысины образ Зинова и впечатался в цепкую детскую память. Ляля впервые видела, что кто-то из маминых друзей лыс.

Сейчас же, если Зинов был трезв и от этого зол, он преграждал Ляле путь, когда ей позарез надо было побыстрее выгулять Боню и бежать в школу.

– Пропустите, дядя Виталик! Я тороплюсь, – требовала Ляля.

– Мама твоя накурила.

– Мама курит в кухне. Она сейчас вообще на работе, Виталий Вадимович.

– М-да? – тянул Зинов. – Просто Вероника не любит.

– Но мы на двенадцатом, а вы на пятом.

– Гав, – поддерживала Боня.

– Смотри ты, защищает. – И только тогда Зинов давал Ляле пройти.

Иногда Зинов ругался с мамой. Она, если встречалась с ним, сразу угрожала:

– Ты чё здесь, главным стал? Чё к дочери пристал?

– Не курить, поняла ты?

– Ты придурок. – Мама пошла на Зинова. – Что тебе надо? Ещё раз, понял, ещё раз…

– Всё, Зо, я всё понял, Зо. Ухожу, Зоя, – отступал Зинов, и Ляле становилось его очень жалко. Так Потоцкая ругалась в школе. Это очень неприятно для того, кто слабее, Ляля знает. Позже Ляля поняла, что Зинову просто хотелось обратить на себя внимание мамы, а её курение было лишь поводом. Ляля перестала ходить пешком вниз, только на лифте. Зинов стал вроде старшего по подъезду, он воспитывал всех, ходил по всем этажам.

– Почему у тебя собака без поводка? – спросил как-то.

В этот день у Ляли Боня была на поводке. Встретился огромный кавказец – Ляля сразу пристегнула свою собаку.

«Совсем дебил?» – подумала Ляля о Зинове и промолчала в ответ.

– Ещё раз увижу…

Он не договорил. Боня, совсем ещё молодая, ринулась на него – поводок натянулся.

– А поводка-то я и не приметил. Прости, Лялёк, любовь к твоей маме затмила глаза. Хорошо, что ты на неё ни капельки не похожа.

«Идиот, – подумала Ляля. – Неужели мама с ним дружила?»

Зима заканчивалась. В январе отчим Лизы потерял бизнес, пока ещё работали игровые автоматы, но и их скоро должны были ликвидировать. Отчим Лизы бросил тётю Свету, а может, тётя Света бросила своего второго мужа – Ляля не могла это разузнать.

Настя постепенно перестала дружить с Лизой, она нашла себе новую старую подругу – Алёну, которая когда-то в детсаду играла курицу, снёсшую золотое яйцо. Алёна училась в классе с Нового года – перешла к ним из дальней школы. Руслан пересказывал сплетни: мама Алёны проворовалась в родительском комитете, очень по-глупому, на собрании был скандал. «Хорошо, что моя мама не ходит ни на какие собрания», – облегчённо выдохнула Ляля.

– Не вздумай с Лизой дружить, – предупредила Потоцкая. – Больше не прощу.

– Я и не собираюсь.

Петю Положенцева после Нового года не было видно в школе. Киса, Александра Михайловна, выгнала его. Учителя давно на него жаловались, этим раньше и ограничивалось, но Киса есть Киса – так сказала мама. Петя перешёл в дальнюю школу, на место Алёны, а она на его место – так случайно получилось.

Узнав, что Петю выгнали из их класса, дядя Юра поведал жуткую историю из их детства, как Киса снимала с карниза за окном ненормального ученика. И уговорила «вернуться» в рекреацию.

– Помню, – расширяла свои маленькие глаза мама. – Мы выходим после урока, а Жаров – за окном. И Киса, надо отдать ей должное, не впала в истерику, уговорила вернуться.

– И скорую ему сразу вызвала.

– Она и Пете скорую вызвала, – сказала Ляля. – Петя тоже псих.

– Да уж. Опыт у неё в таких делах огромный, и муж полковник, – закончил дядя Юра. – Она и меня пыталась выгнать за прогулы. Липовые справки раскусила. А я тогда лишний раз не хотел в школу ходить, тоже обижали.

– Ну так ты маменькин сынок, таких не замечали.

– Да. Когда не замечают, это хуже всего. Когда ненавидят в открытую, понимаешь, чего можно ожидать. А когда не замечают – ты в прострации, в непонятке, тюкаешься, как маленькая Боня в ноги и тапки…

Без неприятностей пока оставалась только Настя, но Ляля верила, что сможет ей отомстить, тем более что дядя Юра намекал на мутные дела. Пока же на Лисьей горе с размахом справили Масленицу и закрытие охотничьего сезона. Бабушка в эти дни запретила открывать так полюбившиеся ей жалюзи:

– Позор, что творится. Язычники, прости господи. Ну что за моду взяли?

– Бабушка! Так и у нас в школе Масленицу справляли.

– Ляля! Это какой-то абсурд. В школе, в храме знания, и – Масленица.

– Лисы им этого не простят, да, бабушка?

– Не знаю, Ляля. Ничего не знаю. Моржевать не хожу, на улицу вы меня не пускаете. Рая Карповская не звонит. Новостей нет.

– А ты бы сама позвонила.

– Боюсь, Ляля, не молодые мы, все со своими болячками. Она ветеринар, всё понимает, если что-то вдруг… Да и занята она: дети, внуки. Это я из книжного червя в телезомбичервя превращаюсь. Но не теряю надежду. Верю: в один прекрасный день, а точнее, вечер раздастся звонок, и Раиса Аркадьевна принесёт нам ещё одну голову…