что такое мигрень. Ну или что это за херня, которая долбит в затылок, словно у меня там мячик для гольфа.

По дороге к Нимфетаминке заезжаю в кондитерку и беру для мелкой чизкейк. Аню планирую сводить куда-нибудь в перерыве нашего рандеву. Само собой, если она согласиться еще разок посидеть тет-а-тет с моей насквозь женатой задницей.

Первой мне навстречу вылетает мелкая: начинает крутиться рядом, как лиса, и с любопытством лезет в руки. Визжит от радости, когда обнаруживает там угощение.

— Сначала ужин, — слышу позади строгий голос старшенькой.

— Ну А-а-а-ань, — тянет мелкая. — Ну кусочек!

Я поворачиваюсь — и с шумом втягиваю носом воздух, потому что на Нимфетаминке тот же долбаный_розовый_мать_его_комбинезон, который действует на меня примерно как укол адреналина. Не могу найти ни единого объяснения, с чем это связано, но мой взгляд настолько очевидно бегает по ее «скафандру», что Аня, покраснев, улепётывает на кухню.

Мысленно уговорив себя хотя бы не так очевидно капать на нее слюной, захожу следом.

Факт существования трех тарелок на столе немного гасит мое не по теме разбушевавшееся либидо. Аня превратила мою декоративную кухню в место, где чертовски вкусно пахнет.

Мелкая моментально расправляется с едой, хотя выглядит при этом как маленький злобный опоссум. Мы с Аней за это время не успеваем даже толком притронуться тефтелям. А когда Марина, сцапав заслуженный десерт, убегает в гостиную, Нимфетаминка в который раз просит прощения за возможную порчу мебели.

— Извини, что… ну, вот так. — Кивает на наши тарелки, где сегодня симпатичная горка салата, горка обычного картофельного пюре и здоровенные, как теннисные мячики, тефтели. — Все, что успела.

— Ань, слушай. — Очень хочется взять ее за руку, сжать пальцы, чтобы перестала трястись, как будто я чувак из шоу «Адская кухня», но я же женатик — куда мне граблями раскидываться. — В моей жизни были времена, когда я бы душу отдал за то, чтобы у меня было что-то такое на завтрак, обед и ужин до конца моих дней. Хватит пытаться «отработать». Бесишь.

Она поджимает губы, снова краснеет и кивает.

Стесняшки меня, мягко говоря, всегда выбешивали. По той же причине, которой я не связываюсь с целками и в целом с тёлками, которые рассматривают секс как награду, которую еще нужно заслужить. Как будто им самим не в кайф приятно потрахаться с крепким и, умеющим долго и со вкусом долбить, «мясом».

Но в том, как краснеет Аня, нет ничего напускного. Ну хотя бы потому, что она изо всех сил пытается делать вид, что это просто внезапный, никак не связанный со мной, прилив крови к щекам.

— И в чем проблема купить себе нормальные шмотки, Ань?

— Обязательно куплю.

«Но не за твои гребаные деньги», — мысленно продолжаю очевидный, пусть и не такой грубый конец ее фразы. Отодвигаю тарелку, говорю, что буду ждать ее в машине и сваливаю, пока меня не торкнуло рассказать Ане в стихах и песнях, куда и насколько сильно бьет мужика женский демонстративный отказ тратить его бабло на все свои хотелки.

Кузнецова меня еще не разорила, а я уже чувствую себя нищебродом.

Сначала мы едем на один из самых больших участков — он не очень далеко от моего дома, близко к общественному пляжу. Здесь еще сохранились зачатки строительства, которые отец Ани не успел реализовать. Хотя, если честно, я так и не понял сакральный смысл стройки гипермаркета техники рядом с местом, куда люди приходят отдохнуть, развлечься и сплавить детей на водные горки. Но мало ли, что было в голове у Эпштейна?

Аня выбирается из машины, прикладывает ладонь козырьком ко лбу и разглядывает пустырь с заброшенной стройкой. Пару минут. А потом говорит, что она точно не представляет, куда и зачем ей столько земли.

— Здесь можно построить СПА, — озвучиваю свой собственный план. Прикидываю в голове, как это может выглядеть, показываю пальцами и делаю краткую «экскурсию» по моим первым наброскам.

— Звучит интересно, — улыбается Аня, становясь рядом, но все еще немного в стороне. — А разве «зеленые» организации не будут ставить палки в колеса?

— Будут конечно, они как Баба-Яга — всегда против всего. Ты можешь снести грязный обоссанный сквер, в котором регулярно насилуют залетных прохожих, и построить на его месте детскую площадку — и все равно получишь клеймо губителя природы. Поэтому рядом со СПА обязательно высажу какие-то ебучие сакуры или типа того.

— Грей, слушай. — Аня убирает с лица волосы и пока я украдкой слежу за этим жестом, становится очевидно, что под плюшевой розовой штукой у нее точно нет лифчика.

Твою мать.

Вздыхаю, силой заставляю себя смотреть строго прямо.

— Мы оба прекрасно знаем, что я ни капли в этом не разбираюсь. Мне не нужна земля — мне нечего на ней строить и я понятия не имею, как еще ее использовать. Поэтому, давай ты просто отдашь мне тот, который лично тебе нужнее меньше всего.

— Чувствую себя невероятно польщенным королевским доверием, — не могу сдержать иронию, хотя еще до того, как слова растворятся в воздухе, понимаю, что вышло это чертовски грубо.

— Грей, зачем ты так? — Она обхватывает себя за плечи, зябко ежась, хотя сегодня на удивление тепло. — Я бы не предлагала тебе все это, если бы не доверяла. Можешь сколько угодно высмеивать мою наивность, но откуда мне было научиться вести дела? В перерывах между лекциями и попытками выдрать лучший балл?

— Сорян. — Снимаю толстовку, накидываю ей на плечи, радуясь тому, что она хотя бы не шарахается в сторону как от прокаженного. — День был максимально хреновый.

— Нужно просто хорошенько выспаться, — улыбается она.

Я знаю, что это просто попытка быть вежливой, но не могу отделаться от мысли, что заодно и шпилька в адрес моих ночных похождений. Знать о них Аня не может, но картинка в ее голове плюс-минус соответствует действительности.

— Поехали, покажу то, что тебе понравится.

Отсюда то того места ехать добрых минут сорок: прошу Аню включить музыку, она подключает к аудиосистеме свой телефон и триумфально улыбается, когда я начинаю подпевать в такт «(I Just) Died in Your Arms».

— Пора уже привыкнуть, что я старомодный балбес, — отвечаю на ее приклеенный к моему лицу взгляд, когда секунду назад я с наслаждением горланил «Я просто умер в твоих объятиях сегодня ночью»[4].

— А как же модный рэп?

— Песни о том, как парни в фальшивых золотых побрякушках хотят нагибать красоток, но пока не могут нагнуть даже собственную руку?

Она кивает и заливисто хохочет — видимо, моя интерпретация словесного мусора, который почему-то