Принц предложил нам одобрить разработанный им план, согласно которому возле города Совежа предполагалось собрать перебежчиков в количестве ста человек. Они должны были перейти линию фронта в пятнадцати местах и вручить румынским солдатам листовки с призывом освободиться от русских грабительских орд. Местом сбора последовавших такому предложению людей Стурдза опять же предлагал определить город Совежа. К такой инициативе мы отнеслись вполне серьезно, поскольку владения принца в Молдавии находились в тылу русско-румынского фронта, и в случае неудачи он рисковал тем, что их конфискуют.

Однако уже при попытке собрать сто перебежчиков его адъютант обер-лейтенант Константин Вахсман был разоблачен как предатель и по приговору трибунала расстрелян. В отношении принца суд тоже вынес смертный приговор с конфискацией всех его владений. Таким образом, весь этот авантюрный план с треском провалился.

Тем временем из России поступали новости, одна хлеще другой — о нехватке продуктов питания, забастовках на многих военных производствах, беспорядках в Москве, убийстве 30 декабря 1016 года Распутина, заговоре рабочих в Петербурге, а также об остром противостоянии Думы и русского правительства. Нам часто докладывали и о том, что в России вскоре может грянуть революция. Однако никто не подозревал, что она разразится так скоро.

Между тем Масарик, в распоряжении которого с июня 1916-го находился оплачиваемый русскими «чешский посланец при царским дворе», еще в феврале продолжал трубить на весь мир о том, что царевич из дома Романовых является любимым и популярным правителем Богемии. За это секретарь заместителя по Чехословацкому национальному совету Йозефа Дюриха Цркал обвинил его в нарушении слова, данного королю Великобритании, которому тот якобы обещал похлопотать об избрании на чешский трон английского принца.

Однако 13 марта нами была перехвачена радиограмма 13-го русского корпуса, которая произвела эффект разорвавшейся бомбы. Ее текст гласил: «В Петербурге образовано Временное правительство во главе с Родзянко. Гулевич испрашивает у командования Северного фронта и Верховного командования соответствующие инструкции».

В тот же день от нашего военного атташе в Стокгольме пришло сообщение о том, что в крупных городах и промышленных районах России начались революционные беспорядки. Конечно, наша радиоразведка с большим напряжением продолжала отслеживать передаваемые русскими радиограммы — об отречении царя, отказе от престола его брата Михаила, образовании русского кабинета министров во главе с князем Львовым, который за исключением министра юстиции Керенского был полностью проанглийским, и о признании нового правительства представителями стран Антанты.

Это, бесспорно, являлось успехом Антанты, которая явно опасалась усталости царя от войны и надеялась, что с национальным подъемом вновь оживится боевой настрой русского народа. Правильно оценив сложившееся положение, 16 марта военный атташе в Стокгольме посоветовал выслать парламентеров и начать с русскими переговоры с целью отвращения российского офицерского корпуса от нового режима.

Поскольку допросы русских военнопленных и перебежчиков показывали, что солдаты еще ничего не знали о революции, мы решили в срочном порядке распространить эту новость в неприятельских окопах. В результате слухи о переменах стали проникать в солдатские массы, и российские мужики начали по своей наивности полагать, что они означали конец войны. Вскоре такое настроение вылилось в дружеские взаимные визиты в окопы обеих воюющих сторон.

Антанта тоже развила бурную деятельность, стараясь укрепить свое влияние в русском правительстве и армии, используя, как доложил вернувшийся из России в начале марта военный атташе одной из нейтральных стран, офицеров-наблюдателей, давно имевшихся во всех крупных русских штабах. Всего в них работало восемьдесят французов и сорок англичан.

Между тем Брусилов в одной из перехваченных нами радиограмм выразил надежду на то, что все повернется к лучшему. В таком же духе в своем послании, завизированном начальником Генерального штаба Алексеевым, к «героическим солдатам и матросам» обратилось и русское военное министерство.

Стремление к миру мужиков, распространение революционных проявлений в войсках, отмена отдания чести офицерам в тылу и обращения к русским солдатам представителей различных политических партий привели к тому, что рядовые и недовольные введенными новшествами офицеры стали выступать против усилий, предпринимавшихся Антантой для продолжения войны Россией. Поэтому, преодолевая возражения кайзера Карла, Людендорфа и некоторых высших армейских чинов, разведывательное управление развернуло оживленную пропагандистскую деятельность. Мы не считали «бесчестным» заниматься разложением армии противника и подрывом дисциплины в его войсках. Причем руководство такой работой было возложено на гауптмана Генерального штаба Пантелия Боровицу.

Им были сформированы многочисленные группы, в каждую из которых входил офицер разведки, одновременно выполнявший функции переводчика, и три-четыре солдата. Их задачей являлась доставка в окопы противника соответствующего пропагандистского материала, печатных изданий, в том числе и выпускавшейся под патронажем разведуправления газеты военнопленных «Неделя», а также организация переговоров с личным составом русской армии. Одновременно им поручался сбор разведывательных сведений и вообще любой информации, что в условиях прекращения поступления пленных и перебежчиков являлось весьма важным и давало очень хорошие результаты.

Определенное время нам казалось, что влияние Антанты, в том числе и в глубоком тылу русских войск, начало снижаться, а популярность ее противников — Керенского и вождя рабочих, председателя Совета рабочих и солдатских депутатов Чхеидзе — наоборот, расти. Одновременно дружески расположенные к нам представители нейтральных стран советовали не предпринимать сколь-либо серьезных военных операций, чтобы не дать русским возможности сплотиться для оказания сопротивления.

Что же касалось русского военного министра, то прекращение противником активных боевых действий его начало сильно беспокоить, и в конце марта ему стали мерещиться признаки готовящегося наступления немцев на Петербург. Об этом нам стало известно из подслушанного телефонного разговора русских, позиции которых располагались напротив окопов солдат эрцгерцога Иосифа[291]. И надо признать, что взятие 3 апреля 1917 года немцами штурмом Червищенского плацдарма на реке Стоход[292] давало основания так думать и послужило поводом для проведения русскими контрпропаганды. Тем не менее они никак не отреагировали на это и даже не предприняли никаких контратак. Более того, через парламентеров или возгласами из окопов русские начали даже вводить нас в курс дела в отношении каждого передвижения своих войск.

Это дополняло сведения, получаемые радиоразведкой в результате перехвата огромного числа различных радиограмм. И надо отметить, что революция вызвала чрезвычайную болтливость, сводившую на нет все попытки введения новых шифров.