В то время численный состав разведывательного управления армейского Верховного командования достиг 170 офицеров и служащих.

В начале апреля 1917 года кайзер Карл выразил великодушное пожелание освободить всех интернированных уроженцев Царства Польского и австрийских подданных. Это, разумеется, было исполнено, но все мы были убеждены, что от этих опасных лиц не следует ожидать благодарности и что над ними необходимо установить полицейский надзор. Однако такое привело к перенапряжению сил нашей и без того сильно перегруженной службы контрразведки.

Тревожным отголоском русской революции явилось заметное усиление антивоенных настроений в Австро-Венгрии, выражавшееся в ширившемся мнении о том, что скоро наступит конец войны. Так, еще в январе 1917 года депутат Зайтц на одном из собраний социал-демократов заявил: «С началом войны пролетариат принял деятельное участие в обороне страны. И не важно, что такое, возможно, противоречит теории социализма. Главное заключается в том, что это вообще показало ошибочность многих теоретических положений». Но уже вскоре более радикально настроенные элементы развернули настоящую истерию в отношении военной индустрии, а это, в свою очередь, способствовало дальнейшему расширению вражеского промышленного шпионажа, поскольку противник в условиях наступившей нехватки военных материалов очень хотел узнать, как это отражалось на состоянии нашей промышленности. В результате шпионы Антанты начали проникать в ряды рабочих и служащих, чтобы не только узнать производственные секреты и методы работы, но и объемы выпускаемой продукции, а также настроения персонала. При этом распропагандированные и оголодавшие элементы легко попадали в расставленные сети и становились вольными или невольными пособниками вражеских шпионов.

Становившаяся все более ощутимой нехватка продуктов питания и подстрекательская пропаганда создавали почву и для революционных настроений. Поэтому военные инстанции вновь и вновь поднимали вопрос о необходимости введения чрезвычайного положения и увеличения заработной платы, чтобы хоть как-то уравновесить растущую дороговизну, указывая на все увеличивавшийся разрыв между миллионными прибылями предпринимателей и мизерным вознаграждением за труд рабочих. При этом руководитель военного надзорного ведомства придерживался мнения о том, что закон о конфискациях и реквизициях в военное время не должен трактоваться только в интересах владельцев заводов и фабрик.

До тех пор, пока причиной прекращения работы являлась нехватка продовольствия, возмущения удавалось легко погасить завозом продуктов питания. Однако прокатившаяся в апреле волна забастовок в округе Каролиненталь, Праге, Тернице, Кладно и Пльзене, а также голодные бунты в Простееве говорили о централизованной акции и тайно проводимой агитации.

Такую версию подтверждали найденные в Праге прокламации, текст которых завершался такими призывами: «Да здравствует революция! Да здравствуют Либкнехт и Адлер!» В ее пользу говорили также неоднократные донесения о попытках британского шпионского центра Тинсли в Роттердаме, американского пропагандистского бюро в голландском городе Берген, а также английского военного атташе в Копенгагене полковника Уэйда привнести революционное движение в Германию и Австро-Венгрию.

Не случайно после вынесения 19 мая 1917 года преступнику, совершившему злодейское покушение на Адлера, смертного приговора, замененного по высочайшей милости на длительное тюремное заключение, на собраниях социал-демократов все чаще стал раздаваться лозунг: «Дело Адлера живет!» Нам стало также известно, что четыре польских еврея попытались сделать его даже революционным призывом. Виновниками же разразившейся в мае забастовки в венском арсенале, в которой приняло участие в общей сложности 40 000 рабочих, оказались студенты-анархисты, распространявшие среди них подстрекательские газеты. В общем, число стачек все возрастало, и властям пришлось прибегнуть к милитаризации предприятий, а зачинщиков призвать на военную службу.

Начавшаяся в конце мая в Стокгольме международная конференция социал-демократов, для проведения которой граф Чернин приложил немало усилий, судя по развернутым докладам военного атташе и органов цензуры разведывательному управлению армейского Верховного командования, все же оказалась недостаточно подготовленной. Уже в начале мая стало ясно, что правящие круги стран Антанты не разрешили своим социалистам принять в ней участие. Не приняли представители стран Антанты участие и в прошедшей в мае в Стокгольме конференции профсоюзов.

После крайне пессимистического доклада министра иностранных дел императору 12 апреля 1917 года стремление кайзера Карла к скорейшему заключению мира еще более усилилось. В связи с этим уместно подчеркнуть, что содержание данного документа немецкий писатель Маттиас Эрцбергер сообщил представителям западных стран. Но это никак не поспособствовало ослаблению воинственности политических руководителей Антанты.

Спустя месяц мне пришлось докладывать графу Чернину об одном весьма неприятном для него деле. В октябре 1914 года, когда он был посланником в Бухаресте, из его автомобиля был похищен портфель, в котором, среди прочих документов, находился и дипломатический шифр. Портфель вместе с содержимым ему возвратили, и кайзер Франц-Иосиф в присущей ему джентльменской манере отказался принять отставку своего неосторожного дипломата, о чем Чернин честно поведал в своей книге «В годы мировой войны». Однако после взятия Бухареста на чердаке виллы премьер-министра Братиану было найдено большое число фотоснимков с донесений австро-венгерского посольства и наш дипломатический шифр, то есть как раз те документы, которые находились в похищенном в свое время портфеле графа Чернина.

В общем, получилось так, что мне пришлось предъявить министру иностранных дел, руководителю того самого ведомства, которое постоянно указывало военным органам на необходимость сохранения тайны шифров, три фотоснимка, доказывавшие, что румыны начиная с осени 1914 года, могли расшифровывать переписку нашего посольства. После этого меня уже не удивляло, что содержание упоминавшейся ранее докладной записки императору от 12 апреля стало известно и за границей.

Кайзер Карл наверняка надеялся, что созыв 30 мая 1917 года австрийского рейхсрата благоприятно отразится на внутреннем состоянии Австро-Венгрии и с учетом позиции американского президента Вильсона послужит дальнейшим шагом к достижению мира.

Между тем в связи с необходимостью решения все увеличивавшегося объема государственно-правовых вопросов задачи контрразведывательной службы значительно усложнились. Ведь радикально настроенные группы национальных партий повсюду брали верх.

Масарик, несмотря на свою западную ориентацию, поспешил отправиться в Россию, поскольку там реально забрезжила возможность создания большой чешской армии. И хотя антагонизм в отношениях его бывшего друга Дюриха с Бенешем, а следовательно, и с ним лично выплыл наружу, Масарику это никак не навредило, поскольку он быстро сообразил, как нейтрализовать формального «посланца при русском императорском дворе».