— А к тому, что приглашаю тебя, кум, на нашу свадьбу. Женюсь я на Зефировой!

— Так мы чего — родня? — расщеперил глаза Каллипигов.

— Родня!

Они с чувством обнялись.

— Только ты, кум, пока нас оставь ненадолго, наедине хочу побыть, отношения наладить.

— О чем разговор!

Каллипигов и Николай хором спросили: «Можно уже?» и вышли в палату.

— Ну что, землячка дорогая, поправляйся! — бодро произнес Каллипигов. — А надо чего, так не стесняйся, говори, мы теперь с тобой не чужие друг другу. Вот тебе мои координаты, телефончик.

— Мне бы коляску, — вспомнила Люба.

О чем разговор! — ловко сказал Каллипигов. — И коляску для крестника подберем, и кроватку и эти, как их? — памперсы.

— Нет, не детскую коляску, а другую, мою инвалидную, старую, я к ней привыкла, новой не хочу.

— Изладим! Нет вопросов, — заверил Каллипигов.

Затем он изобразил над головой крепкое рукопожатие, должное показать Любе, что он, Каллипигов, — с ней, подмигнул Николаю и шальной походкой вышел прочь.

Николай поплотнее закрыл дверь и, сделав взволнованное лицо, подошел к кровати. Он присел на пол на одно колено и взял Любину руку.

Люба заерзала и смущенно вытянула руку из ладони Николая.

— Ну что ты, Коля? Встань, — бормотала она, опасаясь, что Николай приблизит лицо и увидит прыщик, который она утром нащупала у себя на лбу, а еще от волнения у нее, Любы, иногда громко урчит в животе. — Коля, ты не знаешь, кто это был? Сейчас вышел — кто? — быстро заговорила Люба и взяла с тумбочки пульт, делая вид, что именно для этого ей и понадобилось высвободить руку.

— Так твой же земляк, — проникновенно сказал Николай и, вновь перехватив держащую пульт руку, сжал Любино запястье.

— Я его не узнала, — сделав большие глаза, призналась Люба. — Он приветы от мамы, от папы передает, а я не могу вспомнить — кто такой? А спросить неудобно. Как его фамилия, ты не знаешь?

— Каллипигов, вроде сказал?

— Товарищ Каллипигов?! — поразилась Люба. — Точно, он! Как я могла забыть? Слушай, он же меня ненавидел, в райкоме песочил. Правда, это давно очень было. А теперь — другой человек. Честный, порядочный, помощь предлагает. Хорошо, что он другим человеком стал, правда, Коля?

— Хорошо, — воркующим голосом произнес Николай и поднес Любино запястье к губам. — А это не тот Каллипигов, про которого ты спрашивала в студии звукозаписи, помнишь, у Юры Готовченко?

— Тот, — с придыханием ответила Люба. — Готовченко еще рассказал, что Каллипигов в Москве таксистом устроился, «девяткой» рулит.

— Девяткой? — интимно прошептал в Любину руку Николай. — Так это же девятое управление, служба охраны президента. Ты что, решила, что Каллипигов — водила?

— Господи, какая же я глупая, — бормотала Люба. — Смешное какое недоразумение. Никогда в жизни со мной таких недоразумений не случалось.

«Недоразумений с ней не случалось, ага, развела Колю Джипа как пионера на минет», — подумал Николай и медленно, так что почувствовал волоски на Любиной коже, повел губами по руке, к локтю.

Люба сжалась, деланно засмеялась, сославшись на щекотку, и щелкнула пультом.

Включился телевизор.

Николай аккуратно вынул пульт из Любиной ладони, затем правой рукой вновь ухватил ее пальцы, а левую подсунул под подушку, как бы устраиваясь поудобнее смотреть телевизор. Люба полулежала ни жива, ни мертва.

Николай попереключал каналы.

— Ой, — закричала Люба. — Оставь!

С экрана на Любу растерянно смотрели Надежда Клавдиевна и Геннадий Павлович. Они сидели на диване, держа на коленях альбомы с семейными фотографиями.

— Чего сказать? — лепетала Надежда Клавдиевна. — Я и не знаю. Девочка она хорошая, добрая, уважительная.

Люба на мгновение закрыла глаза ладонью. Затем снова уставилась в телевизор, ойкая и всхлипывая.

— Это что, твои родители? — догадался Николай.

— Да, — сказала Люба.

— Их-то мне и надо, — праздничным голосом произнес Николай и покрепче обхватил Любу через подушку.

— Зачем?

— Руку дочери просить, — проникновенно глядя снизу на Любин профиль, сообщил Николай.

Люба забыла про прыщик на лбу и растрепанные волосы и повернула лицо к Николаю.

Брови у нее подергивались. Маленькие, сильно торчащие уши пылали. Она смотрела на Николая: родинка, залысина, шрам, кадык, ключица, золотая цепь шириной с рамку для фотографии, пемза щетины, мочка уха. И запах… Запах, от которого хочется кричать, стонать, запрокинув голову, ерзать на больничной кровати, а потом плакать и петь.

Она хотела спросить. И боялась услышать ответ. Боялась, что она не так Николая поняла. А он, заслышав вопрос, вытащит руку из-под подушки, поднимется с колен и холодно ответит, что она, Люба, его неправильно истолковала. И тогда ей придется быть гордой и разорвать с Николаем всяческие отношения!

Вот поэтому Люба молчала.

— Ты что, против? — тревожно спросил Николай.

— Против чего? — уточнила Люба.

— Выйти за меня замуж? — исподлобья поглядел Николай.

— Нет, я не против, — ответила Люба.

И удивилась, как все просто. Словно он предложил стакан кофе, а она согласилась. Три в одном, если можно… И не очень горячий.

Сердце Любы почему-то не колотилось, как пьяный сосед в двери к сожительнице. И не задохнулась она. И не побежали от счастья ноги по полю. Лишь на попе задергало под повязкой. «Ищешь ты, Любушка, с этим Николаем приключений на свою задницу», — вспомнила она бормотанье коляски и тихо засмеялась.

— Уже нашла, — сказала Люба.

— Кого нашла? — заволновался Николай, держа в голове соперника, президента.

— Тебя, — сказала Люба. — И больше мне никто не нужен. Только…

— Что?

— Я должна сказать. Признаться. Всю правду обо мне, — голос ее дрогнул. — О моем здоровье и состоянии.

— Ничего не говори, — приказал Николай. — Я все знаю. И про тебя, и про гаранта.

— Коля, но ведь это неизлечимо, это — на всю оставшуюся жизнь, — предупредила Люба.

— Да что я, не мужик что ли? И тебя прокормлю, и ребенка твоего! — рубанул Николай воздух свободной рукой.

Люба зарделась.

— Коленька! — любовно сказала она. — Как же мне повезло, что я тебя встретила.

Николай вытащил руку из-под Любиной спины и уселся на стул, положив ногу в туфле на колено.

— Муж пришел? — заглянула старшая медсестра.

— Нет, — заволновалась Люба. — Не было еще.