— Ну, здравствуй, героиня! — бодро произнес Каллипигов.

— Здравствуйте, — ответила Люба.

— Вижу, не узнаешь?

— Нет, — смутилась Люба. — Может, я из-за ранения память потеряла? Вы уж извините.

— Загорди-и-лась! — еще более бодро и как бы с обидой сказал Каллипигов. — Земляков не узнаешь?

— Ой, — вскрикнула Люба. — Вы с Вологодчины?

— Ну, наконец-то! Вчера только оттуда! С берегов Белого озера.

— Как там мои мама, папа? Не знаете?

— Как не знать. Привет передают. В ближайшее время прибудут.

— А Леонид Яковлевич, Маловицкий?

— Обнимает! Сообщает, что счастлив жить и трудиться на одной земле, дышать, так сказать одним воздухом!

— Да ну что вы, — засмущалась Люба. — Мне даже неловко.

— Не скромничай! Президента, — Каллипигов понимающе подмигнул, — спасла. Любишь, главу государства-то?

— Люблю, — согласилась Люба.

— Ну-ну, дело молодое. Кто в молодости не любил? Я вот, поэтому, собственно и зашел. Детей крестить надо с земляками! Верно?

— Верно, — согласилась Люба.

— Вот и отлично! — обрадовался Каллипигов. — Можно я прямо сейчас жене позвоню, Зинаиде Петровне, обрадую супругу?

— Конечно, звоните, — согласилась Люба.

— Зинаида? Это я, — веселым голосом сказал Каллипигов. — Отгадай, кто тебе привет передает? Землячка наша, ик!.. Люба Зефирова. Вот тебе и «ой»! Мы тут с ней переговорили. И пришли к совместному выводу: детей крестить не чужие люди должны, а земляки! Так что, кума, готовься! Как себя чувствует Любовь? Отлично! Привет передам, а как же… ик!.. Ну все, пока!

— Подожди! — закричала Зинаида Петровна. — Слушай: нужно быстро раскусить и проглотить кусок сахара, смоченного в уксусе. Да не Зефировой, а тебе проглотить. Это я зачитываю средство от икоты. Неприлично уже, в самом деле!

— Где я уксус возьму?

— Тогда слушай еще: при упорной икоте помогает поставить горчичник под ложечку…

— Под какую ложечку? Зинаида, ик!.. прекрати. Зинаида, все, делегация с прессой идет. Пока!

В палату вошла медсестра с огромной керамической вазой в руках, украшенной надписью «С 50-летием!».

— Доброе утро! Разбудили вас? А к вам гости.

— Кто? — заволновалась Люба и разгладила на груди больничную рубашку со штампом «Минздравсоцразвития РФ». — Коля? Дайте мне расческу поскорее. Пожалуйста!

— Делегация оттуда, — медсестра показала глазами на потолок. — С телевидением.

Каллипигов отступил к стене возле дверей и ловко смешался с вошедшими людьми.

Первыми вошли тележурналист, оператор и звукорежиссер. Они быстро забежали к окну и навострили камеру так, что стала видна Люба на кровати и по очереди входящие гости.

— Здравствуйте, Любовь Геннадьевна, — бодрым тоном говорили входившие, и вставали ровным полукругом, каким строятся участники хора для исполнения литературно-музыкальной композиции.

Когда обладатель самого большого букета встал в ногах у Любы, один из делегатов прочистил горло и заговорил:

— Уважаемая Любовь Геннадьевна, разрешите вручить вам эти цветы по поручению супруги президента, и зачитать вам ее послание.

Из папки в руках соседнего делегата была извлечена большая глянцевая открытка с видом Кремля, в которую оказалась вложена белоснежная, украшенная вензелями картонка.

— Уважаемая Любовь Геннадьевна! Примите мою искреннюю благодарность и восхищение вашим подвигом! Желаю вам скорейшего выздоровления!

Букет, огромный, как клумба, протянули Любе. Все зааплодировали. Люба так самозабвенно обняла подарок, что розы и белоснежные лилии в фалдах бумаги и сетки почти закрыли ей лицо. Но тут же один из гостей подхватил букет и передал следующему мужчине, поместившему цветы в вазу на тумбочке подле кровати.

Ну, а президент Российской Федерации просил передать, что навестит вас лично.

— Да что вы, — без конца бормотала Люба. — Мне даже неловко. Ничего такого я не совершила, честное слово. На моем месте любой мой земляк так же поступил бы.

— Это уж точно, — сурово подтвердил из задних рядов Каллипигов. — Такие уж мы, вологодские, за Россию — грудью!

— Думаю, Любовь Геннадьевне нужно немного отдохнуть, — сказал один из гостей, сделав озабоченно-радеющее лицо.

Все закивали, с жаром пожелали Любе дальнейшего выздоровления на благо величия России и дружно покинули палату, улыбнувшись по очереди в телевизионную камеру.

— Поправляйтесь! — пожелали телевизионщики и устремились в коридор, чтобы скорее мчаться в студию монтировать сюжет.

Каллипигов ловко задержался в дверях и вновь вернулся в палату. Когда к Любе вошла медсестра, он спросил разрешения подождать в смежной комнате и стойко переждал на диване, пока Любу умыли, провели назначения — уколы, процедуры, и вновь появился, когда прибыл поднос с завтраком.

— Ну-ка, — взяв шутливый тон, приказал Каллипигов. — Чтоб всю кашу съела!

— Не хочется, — сморщилась Люба.

— Ты, Любовь Геннадьевна, теперь за двоих должна есть. Кого ждешь — то?

— Николая, — зажмурив глаза, доверительно сказала Люба. — Колю…

— Парня, значит? Мужика?

— Ага, — подтвердила Люба.

— Мужик, это хорошо! Николай, стало быть, по отчеству?

— Про отчество я пока не знаю, — смутившись, призналась Люба.

— Чего тут знать? Раз отец, значит и отчество соответствующее. Николай батькович? Верно?

— Верно, — согласилась Люба.

— Вот и хорошо! — обрадовался Каллипигов. — Не волнуйся, я раньше времени никому ни слова, гостайну хранить умею. Ик!.. Надо Зинаиде позвонить, чего там она насчет уксуса инструктировала? Можно, звякну супруге? Зинаида? Это я. Зачитай-ка еще разок насчет икоты. Замучила, проклятая!

— «Перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого» говорил?

— Говорил, не помогает.

— Слушай еще способ: наставить острие ножа на переносицу икающего человека…

— Икающего человека, — эхом телепортировал Любе Каллипигов.

— И пусть он пристально, не мигая, смотрит на это острие, — зачитывала Зинаида Петровна.

— Как хочешь, землячка, выручай, — бодро икнул Любе Каллипигов. — Нож у тебя есть?

— Не знаю, может быть в тумбочке? Или в той комнате в шкафчике? Посмотрите сами, пожалуйста.

Бросив взгляд на царственный букет, роскошный, пышный, как театральный занавес, Люба вновь взяла в руки глянцевую открытку. «Жена, — ошалело размышляла Люба. — Жена президента подписала!»