— Какое ужасное место, — прошептала побелевшая Сюзенна.

Додд сжал зубы.

— По сравнению с этим даже Бирден Муир, пожалуй, неплох.

Майя шла за Доддом, чувствуя себя абсолютно беззащитной. Повсюду раздавались злые возгласы, люди толкались друг с другом и толкали путников. Одежда Майи и ее товарищей, пусть и простая, все же была чище, чем у обитателей здешних мест, и Майя боялась, что это привлечет лишние взгляды.

Плечо жгло, наливалось пульсирующей болью, и Майя чувствовала, как внутри поднимается какая-то волна.

Майя сжала зубы. Ну разумеется, могло ли клеймо хэтары молчать, попав в такое место — место, исполненное сладостной смеси горя, алчности и отчаяния. Майя сосредоточилась и напомнила себе, куда надо идти. Саймон Лис. Кудельная улица. Додд остановил человека и, наклонившись, спросил у него дорогу.

Майе отчаянно захотелось вернуться в Муирвуд. В этом городе чернота царила даже днем. Неужели так было всегда, и она видит истинную его природу лишь потому, что стала мастоном? Или это отцовская алчность и жестокость уничтожила город? Она не знала — столько лет изгнания!

Когда люди шерифа силой вынудили ее покинуть аббатство Муирвуд, Бесчисленные налетели тотчас же. Здесь все было иначе, должно быть, оттого, что на сей раз ее защищала кольчужница.

Человек, которого расспрашивал Додд, показал грязным пальцем туда, где виднелась вывеска таверны. Додд кивнул и поблагодарил.

Чья-то ладонь легла на руку Майи. Девушка вздрогнула и обернулась, и тут второй человек схватил Сюзенну.

Нападавший развернул ее к себе и сбросил с нее капюшон. Его лицо было незнакомо Майе, однако сам он, по-видимому, узнал ее.

— Это она, — ухмыльнулся он, показав кривые зубы и обдав ее тошнотворным запахом своего дыхания. — Крабвелл так и решил, что вы явитесь через Кларедон, а не через городские ворота.

Он ощупал ее наглым взглядом.

— Добро пожаловать в Коморос, леди Майя.

— Отпусти ее, — предостерегающе произнес Додд, кладя руку на рукоять топорика.

Человек ничуть не испугался.

— Думаешь, канцлер нас отправил без помощи? — насмешливо спросил он. — Погляди на крышу, мальчишка. Видишь арбалетчиков? Только попробуй достать эту свою игрушку, и превратишься в дикобраза.

Майя почувствовала, как внутри все сжалось от ужаса.

— Вы — люди канцлера? Немедленно приведите его сюда.

Человек мрачно хмыкнул.

— Ах, немедленно? Ишь какая вежливая! Слыхал я, что королевская дочка уж такая барышня, слова злого не скажет…

Из толпы выступили люди и взяли их в кольцо. На них не было никаких знаков, однако действовали они согласованно и числом превосходили десяток. Руке было больно, но ни один мускул не дрогнул на лице Майи. Свободной рукой она махнула Додду, приказывая ему опустить оружие.

Человек мерзко ухмыльнулся и кивнул.

— Мудро, мудро. Это ты правильно, девка. Ты-то меня, небось, не помнишь, а я тебя так очень даже. Звать меня Трефью, я тебя выпроваживал из дворца в тот, последний раз. Когда тебя заслали к леди Шилтон.

Он ухмыльнулся снова, и шрамы на его угловатом лице сложились в жуткую гримасу. Во взгляде его читалась неприкрытая угроза. Майя наконец вспомнила его — он велел содрать с нее платье, если она откажется переодеться в лохмотья служанки.

— Нет, я тебя не забыл, девка. Вот и канцлер хочет тебя повидать. Велел брать тепленькой да и вести прямиком в башню Пент. Ты нынче тоже под арестом за измену, так-то.

— Что ж, — сказала Майя, стараясь, чтобы голос не дрожал, — хорошо. Забирайте меня, а моих спутников отпустите.

Трефью облизал губы и рассмеялся кудахчущим смехом.

— О-хо-хо, вот умора! Ишь чего захотела! Паренек-то из Прайсов, на одно лицо с братишками. А эта, светловолосая, слишком хороша собой, чтоб без присмотра бродить по улицам. Нет, барышня, всех заберем. Раз — и в башенку.

Не отпуская ее руки, Трефью поволок Майю вокруг дворца, туда, где возвышалась башня Пент. Как много лет она боялась, что однажды отец посадит ее в башню. С сердцем, исполненным ужаса, Майя шла навстречу судьбе.

В камере было сыро, и леди Деорвин не могла унять дрожь. Она вздрагивала от каждого шороха, пугалась каждого стона, исходившего из соседних камер, и в ужасе глядела в небо за окном, страшась увидеть первые признаки рассвета. На заре ее казнят. Может быть, если пристально смотреть на небо, оно не сможет посветлеть? Воспаленные глаза то и дело моргали, в желудке свернулся холодный ком. По крайней мере, она умрет быстро. Не в силах сдержаться, она тонко заскулила, не прекращая дрожать.

Ее дочери тоже были в башне — им отвели одну камеру на двоих. Она слышала, как часами кричала Иолесия, прежде чем заснуть. Мюрэ не кричала; Мюрэ всегда была больше похожа на нее саму — расчетливый ум, скрывающийся за кокетливой улыбкой. Она слишком многому научилась у меня, с грустью думала леди Деорвин, — особенно когда Мюрэ использовала полученные уроки против матери. Тут леди Деорвин зажала руками рот, подавляя рыдание. Никогда больше она не увидит своих детей. Ее сыновей взяли под охрану и отослали в одно из королевских поместий. Что с ними станет?

Стоны снаружи сменились мольбами о пощаде. Леди Деорвин подняла голову. В коридоре что-то происходило. Послышались шаги стражников, и сердце леди забилось быстрее.

Она любила кружить мужчинам головы — в конце концов, что в этом дурного? Можно подумать, она единственная при дворе играла в эти игры! Супруг ее позволял себе значительно большие мерзости — он увивался даже за ровесницами собственной дочери. Мало-помалу леди Деорвин возненавидела его. При воспоминании об овечьем взгляде Джейен Секстон ее обдало жаром ревности. Эта Секстон раз за разом отказывала королю, но страсть его от этого разгоралась лишь сильнее. Теперь леди Деорвин дрожала уже не только от страха — к нему примешивались ярость и ненависть.

Заскрежетал поворачивающийся в замке ключ, и дверь открылась. Леди Деорвин порывисто встала навстречу палачам. Краска отхлынула от ее лица. Однако в дверь вошел не кто иной, как ее дядюшка — альдермастон Кранмир.

— Меня оправдали? — в отчаянной надежде выдохнула она, но по выражению его лица поняла, что надеялась зря.

Он смотрел спокойно и сурово, чуть сузив холодные глаза.

— Неужели ты действительно думаешь, что он тебя простит? — прошипел канцлер. Жестом он приказал стражникам удалиться; хлопнула дверь, лязгнул замок.

— Спасите меня, дядюшка! — взмолилась она. — Пусть будет изгнание! Я уеду из Комороса…

— Не трать свои последние вздохи на пустые мольбы, — сказал он, брезгливо поморщившись, словно она была нищенкой, вымаливающей милостыню, и тем уязвив ее в самое сердце. — Твой муж хочет, чтобы ты умерла. Он хотел этого еще прежде, чем ты отправилась с ним в Муирвуд. Ты так и не научилась держать себя в руках, дитя. Управлять своим гневом. Ты позабыла, что с маленького камушка может начаться лавина. Мне жаль тебя, дитя. Но этим утром ты умрешь.