Нет, он смотрел сейчас на юг, низкие каменные фундаменты да загоны для коз и овец отмечали там место, где испокон веков разбивали свои стоянки караванщики. Больше пустынные торговцы не придут; больше ни один купец из отдаленного города не явится сюда за шелком красных червей, которым издавна славился Шикимеш.

– Я вот что подумал, друг мой, – сказал Маппо и покачал головой. – Не далее как вчера ты намеревался отправиться в путешествие. Ты что-то говорил насчет северо-восточного побережья.

Икарий поднял голову и наморщил лоб.

– В самом деле?

– Ты хотел отыскать таннойских духовидцев. Говорят, их коллекция древних записей начинается чуть ли не со времен Первой империи.

– Верно, – кивнул Икарий, – я слышал то же самое. Только представь, сколько там разных тайных знаний! Как, по-твоему, допустят меня жрецы в свои библиотеки? Мне еще столько всего нужно выяснить – неужели они мне откажут? Как ты думаешь, друг, будут ли они гостеприимны? Ко мне?

Маппо не отрывал взгляда от разбросанных по дороге черепков.

– Говорят, Икарий, что танно очень мудры. Не могу представить себе, чтобы они захлопнули перед тобой дверь.

– Это хорошо. Прекрасно.

Трелль поскреб щетину на подбородке.

– Стало быть, Икарий и Маппо отправятся сейчас через пустоши до самого побережья, а там сядут на корабль, который и отвезет их на остров, где живут духовидцы.

– Икарий и Маппо, – повторил за ним ягг и улыбнулся. – Кажется, Маппо, друг мой, нас ожидает замечательный день.

– Я наберу воды из караванного колодца, и можно будет выступать.

– Вода, – сказал Икарий. – Верно, чтобы я мог смыть с себя всю эту грязь – чувство такое, что я в ней с ног до головы извалялся.

– Это ты вчера вечером поскользнулся на речном берегу.

– Верно, Маппо. Какой я неловкий. – Он медленно выпрямился, держа в горстях десяток-другой черепков. – Посмотри, какая чудесная голубая глазурь. Словно само небо – сосуды, вероятно, были прекрасны. Какая это все-таки жалость, когда разбивается нечто драгоценное.

– Да, Икарий, жалко до невозможности.

– Как ты думаешь, что за несчастье такое здесь приключилось?

Маппо лишь покачал головой. Икарий вгляделся в черепки у себя в ладонях.

– Если бы я только мог все это починить, я бы так и сделал. Ты и сам это знаешь, правда? Ты ведь меня понимаешь – прошу, скажи, что понимаешь.

– Понимаю, друг мой.

– Взять то, что разбито. И починить.

– Да, – прошептал Маппо.

– Неужели всему рано или поздно суждено разбиться?

– Нет, Икарий, не всему.

– Не всему? И что же именно никогда не треснет? Скажи мне, Маппо.

– Ну, – трелль заставил себя улыбнуться, – за примером далеко ходить не нужно. Ведь мы с тобой друзья, Икарий? И всегда были друзьями?

Серые глаза ягга вдруг просветлели.

– Помочь тебе с водой?

– Буду очень рад.

Икарий снова перевел взгляд на черепки у себя в руках и заколебался. Маппо подтянул поближе свой мешок.

– Сложи их сюда, если хочешь. Потом, когда будет время, попробуем починить.

– Но их еще много на дороге, тут все в черепках… Мне придется…

– Тогда не беспокойся, Икарий, за водой я схожу сам, а ты пока, если хочешь, наполни мешок – собери столько, сколько сможешь.

– Но он сделается тяжел – нет, друг мой, боюсь, этот мой каприз окажется для тебя слишком неподъемной ношей.

– Не беспокойся об этом, друг мой. Собирай черепки, а я скоро вернусь.

– Ты уверен?

– Собирай.

Икарий улыбнулся и вновь опустился на колени. Взгляд его упал на меч, лежащий в нескольких шагах справа у обочины. Маппо увидел, что он снова морщит лоб.

– Твой меч я очистил от грязи еще вчера, – сказал ему Маппо.

– Вот оно что. Спасибо тебе, друг мой.

Шикимеш и шелк красных червей. С тех пор прошла целая эпоха, ему доводилось лгать еще добрую тысячу раз, но одна ложь была больше всех остальных. Насчет дружбы, которой не суждено треснуть. Он сидел в полумраке, окруженный кольцом валунов, которые сам же сюда и прикатил, следуя давнему трелльскому ритуалу, с единственным выходом на восток, туда, где поднимется солнце. В руках он держал дюжину или около того пыльных, выцветших голубоватых черепков.

Так мы их никогда и не склеили. К полудню он обо всем забыл, а я не стал ему напоминать – разве в этом и не заключалось мое задание? Подкармливать в нем лишь те воспоминания, что я сочту нужным, а остальным дать иссохнуть от голода и исчезнуть.

В тот день он стоял на коленях, подобно ребенку, разложившему перед собой свои игры в ожидании – в ожидании, что явится кто-нибудь вроде меня. До того ему хватало собственных игрушек и ничего более. Разве это не драгоценный дар? Не чудо детства? То, как дети строят собственные миры и живут в них и уже в одном этом находят радость?

Кто решится разбить подобное? Кто посмеет растоптать и уничтожить такое чудо?

Найду ли я тебя на коленях в пыли, Икарий? Непонимающе вглядывающимся в царящий вокруг разгром? Заведем ли мы с тобой разговор о священных библиотеках и древних тайнах?

Присядем рядом, чтобы склеить горшок?

Маппо осторожно сложил черепки обратно в мешок. Лег на землю, закрыв спиной единственный выход из кольца валунов, и попытался уснуть.

Фейнт осматривала местность.

– Здесь они разделились, – объявила она. – Одна армия ушла прямиком на восток, но след она оставила сравнительно узкий. А еще две, если не три, куда больше размером, двинулись вон туда. – Она ткнула рукой к юго-востоку. – Нам предстоит выбирать. – Она обернулась к своим спутникам и остановила взгляд на Наперсточке.

Казалось, с того дня, когда погиб Юла, девчонка постарела не на один десяток лет. Ей явно было больно стоять – вероятно, мозоли у нее на подошвах успели полопаться и истекали жижей. Как и у меня самой.

– Ну? Ты же говорила, тут есть сила… в общем, где-то тут. Скажи, за какой нам армией идти?

Наперсточек охватила себя руками.

– Армии означают войну.

– Верно, битва уже была, – согласилась Фейнт. – Мы видели ее последствия. Но, может статься, одной битвой все и ограничилось. Может, война кончилась и все двинулись по домам.

– Я в том смысле, что зачем нам вообще идти за какой-то армией?

– Потому что мы скоро сдохнем от голода и жажды!..

Глаза девушки вспыхнули.

– Я и так делаю все, что могу!