него, однако по разговору он понял – это крестоносцы. Возможно, какой-то дозорный отряд замешкался и вовремя не успел вернуться в Дамиетту еще засветло, а может, их специально послали в ночной дозор. Оставалось только гадать. Но времени на это не было. Крестоносцы, рассмотрев Али-Осириса, поняли, что перед ними араб. А что может делать араб ночью в окрестностях завоеванного у его единоверцев города, да еще и скачущий из пустыни? Только шпионить! Египтянин почувствовал недоброе и стал быстро повторять имена Эйснера, Штернберга, Касселя в надежде, что их знают эти люди и отпустят его. Но не тут-то было. Крестоносцы приняли его слова за какое-то сарацинское заклинание, ибо произносил он имена по-арабски, да к тому же торопясь, волнуясь.

– Сеньор Филипп, – сказал один крестоносец другому, видимо начальнику отряда, – отведем этого сарацина завтра к королю? Может, он знает что-то важное!

– К черту этого язычника! – проворчал сеньор Филипп. – Таких шпионов ловят каждый день! Они толком все равно ничего сказать не могут, сколько ни пытай их, потому что их самих ни во что не посвящают, они только обязаны следить за нами, и все. Ребята, кончайте его!

И не успел Али-Осирис понять, что происходит, как длинный меч погрузился в его живот. Египтянин упал на песок, а крестоносцы, завладев его лошадью, ускакали прочь. И лежал он еще долго, корчась от боли и медленно умирая, пока холод ночи и смерти не сковал его тело. Так ушел из жизни египтянин по прозвищу Али-Осирис, непримиримый борец с исламом, мудрец, посвященный в тысячелетние знания Древнего Египта и единственный человек, кто мог бы провести отряд для спасения запертых в крепости Святого Георгия ночью через пустыню. С его смертью дело борьбы с султаном угасло насовсем.

Ночь ложилась на землю, когда графиня де Ла Мэр со своими людьми, в сопровождении госпитальера Вальтера, вошла в дом Генриха фон Штернберга. Некоторые из слуг графа видели Вальтера вместе со своим господином, поэтому его краткие объяснения, что гости прибыли сюда, чтобы утром отправиться на его поиски, быстро успокоили всю челядь и те, уплотнившись, дали место для ночлега людям Кристабель.

Едва притронувшись к принесенной для нее еде, она стала вслух размышлять, что можно предпринять немедленно, а что можно отложить до утра. Вальтер не сводил с нее глаз, поглощенный ее красотой, неукротимой энергией и мужеством. Он понимал, что барон избил ее, возможно, пытался изнасиловать, но прошло всего немного времени после тех событий, а она ведет себя так, словно ничего и не было, поглощенная мыслями о спасении возлюбленного. Давно подавивший в себе чувство зависти, брат Вальтер неожиданно вновь ощутил ее укол. Он опустил глаза и, собравшись, заговорил:

– Присядьте, мадам, хорошенько поешьте и отдохните. Вы собираетесь завтра отправиться в пустыню, и потому вам нужны силы. Сейчас бесполезно куда-либо идти и кого-то просить о помощи. Вы говорите, что можно вооружить слуг – графа и ваших, – но их все равно недостаточно. К тому же держали ли они когда-нибудь оружие? Они и минуты не продержатся против сарацин. Нам нужны рыцари. Но мало времени. Чтобы подойти к крепости после полудня, нам нужно выехать засветло и еще найти отряд заночевавших в пустыне копейщиков. Если мы промедлим, ища тех, кто бы согласился присоединиться к нам, возможно, любая помощь будет уже бесполезной. Я знаю сарацин. Они не атакуют ночью. И если граф и его люди еще живы, то до следующего утра им точно ничего не угрожает. По вашим словам, к крепости подошло около сотни сарацин – значит, это разведывательный отряд, он не станет без нужды отвлекаться от поставленной ему задачи и штурмовать крепость. У нас есть шанс. Успокойтесь, прошу вас, и молитесь Богу.

– Вы такой опытный, мессир Вальтер, скажите, мы сможем одолеть сарацин своими силами?

– Конечно, нет, мадам.

– Что же нам делать? – горестно всплеснула руками Кристабель.

– С нами будут мои братья.

– Ваши братья?

– Да, госпитальеры. Завтра я должен был отправиться с отрядом в двадцать рыцарей с заданием от магистра, придется нам немного свернуть с намеченного пути и выполнить приказ несколько позже.

– О, какой же вы благородный и отзывчивый, мессир Вальтер! – воскликнула, обрадовавшись, Кристабель. – Вы настоящий друг! Вы настоящий рыцарь!

Вальтер смутился и вновь потупил взор. Разве могла она знать, чего стоило ему обещать ей помощь? Ослушаться приказа магистра означало не только полностью утратить с таким трудом завоеванное доверие, но и подвергнуться наказанию, духовному или физическому – не важно, главное, что оно навсегда запятнает имя и честь. Он должен будет обмануть своих собратьев и повести их отнюдь не в Рим, а на смерть, пусть даже и все они привыкли к ней. Пытаться уговорить Гарена де Монтегю дать ему людей, чтобы освободить горстку немцев, было бы бессмыслицей. Строгий и превыше всего уважающий устав ордена магистр никогда не станет рисковать своими рыцарями без особой нужды, к тому же на сегодняшний вечер назначен совет у кардинала Пелагия, где соберутся все магистры, король Иерусалимский, граф голландский и другие знатные сеньоры. Совет затянется за полночь, а возможно, и до утра, и к Гарену де Монтегю раньше полудня не попасть, а медлить нельзя. Что ж! Брат Вальтер готов рискнуть своей честью и жизнью ради Генриха и его Кристабель. Для него самого это твердое решение, возникшее совершенно безотчетно, было удивительно, ведь он совсем не знал этой девушки и с графом пуд соли не ел. Но рядом с ними он чувствовал себя живым, нужным человеком, с которым можно поговорить и на кого можно положиться, ведь все годы службы, совершенно обезличенный, как и сотни других рыцарей ордена, он был лишь частью большой системы, созданной только убивать врага. Его жизнь мало стоила, никто не будет горевать над его телом, заупокойная месса в орденской капелле пройдет не по Вальтеру фон Беку, родившемуся там-то, жившему так-то, погибшему и вознесшемуся к Богу, а по брату Вальтеру, госпитальеру, чьи ряды с его уходом поредеют.

Вальтер слабо улыбнулся. Завтра он все сделает правильно.

Глава тридцатая. Последний бой

К утру ворота в крепости Святого Георгия почти полностью прогорели. Остались лишь бревна, с помощью которых ворота крепились к стенам, да и те обуглились.

Генрих фон Штернберг, проведший остаток ночи в дозоре, не заметил никакой активности в лагере сарацин. И только утром, как только на горизонте появилось солнце, впрочем, тут же спрятавшееся за грозовыми тучами, враг закопошился. Граф сошел со стены и лично разбудил всех рыцарей, которые еще спали.