– Она пришла за тобой?

– Я ведь позвал… следующие десять лет я провел под Холмами. Под теми Холмами, которые есть жалкое подобие прежних… я помню их, хотя был еще совсем молод, когда мы покидали дом. Меня лечили. Тело. Разум. Душу, – Меррек прижал раскрытую ладонь к впалому животу. – Вы думаете, что мы лишены души, но это неправда… я о многом говорил с Матерью… многое осознал… и нет, я не сожалею о людях, которых убил когда-то, хотя и понимаю, что среди них были такие же пленники, как и я сам. Но я благодарен Найджелу за то, что он решился помочь. Не испугался ни Вельмы…

– Вельмы?

– А кто еще решится поймать альва, как не другой альв? – вопрос ответом на вопрос. Эта игра Тельме была не по нраву.

– …ни других людей… ни моего безумия. Я написал ему письмо. Он ответил. Не думай, луноликая, что мы стали друзьями. Он все же был человеком. Но я помнил о долге, и потому, когда два дня назад он обратился ко мне с просьбой, я не смог отказать.

Теперь Меррек-Лис смотрел в глаза. И взгляд его дурманил.

Тельма отряхнулась, хватит с нее странных воздействий. И если с влиянием Гаррета она в конечном итоге не сумела справиться, то на одного самоуверенного альва ее силенок хватит.

– Он сказал, что умрет. Это было печально. И еще, что я буду его поверенным. Это было… разумно. У меня неплохая репутация. Ваши законы забавны. С ними интересно играть.

– Значит, поверенный.

– Он оставил все одной человеческой женщине… почти человеческой… – Меррек вновь наклонился и перехватил руку Тельмы, потянул, заставляя распрямить. Он уткнулся носом в ладонь, вдыхая ее запах, но в этом действии не было ничего личного, скорее уж такая перемена ее пугала. Меррек же, выпустив острый коготь, провел по белому запястью. Кровь он слизнул быстро, зажмурился. – У лилий горький вкус… и запах терпкий… теперь я понял, чем ты его привлекла.

– Прекрати. – Тельма попыталась руку высвободить, а то мало ли, несмотря на все клятвы не только запястье, но и горло перережут.

– Не бойся, луноликая… дети земли ценят чужие игрушки.

– Что ты имеешь в виду?

Холодный язык альва скользнул по коже, и рана затянулась.

Ну да, еще один урожденный целитель, чтоб его…

– Ты все сама поймешь… а пока… Найджел оставил все свое имущество человеческой женщине с тем, чтобы она позаботилась о его доме и его смерти. Но с условием, что права эти перейдут к тебе только когда игра будет окончена… если, конечно…

Он выразительно замолчал.

– Выиграю?

– Достаточно будет остаться живой. – Улыбка Меррека стала еще шире. – Полгода. Он поставил срок в полгода. Хватит ли тебе этого, луноликая?

– Прекрати меня так называть.

– А как надо?

– У меня имя имеется.

– Ваши имена ничего не значат. Вы забыли, что есть настоящее имя. И разбрасываетесь ими легко, потому в них больше нет ни капли силы. А луна – это твоя суть и твой облик. Но хватит ли тебе полугода?

– Хватит.

– Хорошо. Пока… я буду молчать. Это мое право. Еще он просил присмотреть за тобой и помочь, если вдруг окажется, что помощь будет нужна. Но от тебя пахнет Стражем. А он не любит чужаков.

Меррек замолчал, позволяя Тельме обдумать услышанное.

Она и обдумывала.

Только не думалось совершенно. Кто такой Страж? Мэйнфорд? Он единственный, чей запах мог бы остаться на Тельме, но… не объяснять же альву, что имело место… как там выразился Мэйнфорд? Производственная травма?

– Еще он просил рассказать тебе одну историю. Люди зовут такие истории, память о которых истончилась, легендами. Найджел собирал их.

Альв растянулся на мхах, положив голову на валун. Он забрал и кубок, и кувшин, который поставил под руку. И теперь смотрел не на Тельму, чему она лишь порадовалась, но в потолок.

– Давным-давно… или не так давно, но все истории принято начинать именно так… корни наших домов утратили связь с землей, – голос его звучал будто бы издалека. – Дети не сразу поняли, что мать их больна, и что болезнь эту не излечить ни малой кровью, ни большой. Дети пытались спасти ее. А люди бежали. Они нашли за краем моря другую землю. Но на ней жили другие люди. И началась война… она длилась и длилась, и многие из нас решили, что это хорошо. Быть может, люди, забывшись, перебьют друг друга, и та новая земля достанется нам.

Это было, по крайней мере, честно и лишено пафосной патетики, которая пропитывала все учебники истории.

– Но людей было слишком много. И размножались они быстро… а еще чуяли, что Старому Свету не устоять на спине Большой черепахи. Когда дети Земли осознали, что мать их безнадежно мертва, и что сами они в самом скором времени воспоследуют за ней, оказалось, что новый мир занят людьми. И да, в нем мы лишены сил… дереву без корней не устоять на ветру.

Поэзия. Снова хренова поэзия, хотя и со смыслом.

Новая земля не питала альвов, и Старшая кровь утратила прежнее могущество.

– Тогда нашлись те, кто решил, что наступило время говорить с людьми. И многие пошли за ними… теперь мы живем по вашим законам…

…вот это сомнительно. Вряд ли человеку сошла бы с рук кровавая бойня.

– …но были и такие, кто привез с собою семена из Старого Света. Они не желали мириться с тем, что отныне мир над землей и под землей принадлежит вашему племени. И вновь же, нашлись те, кто пошел за Илькадорром-Тенью его дорогой…

– И дальше что?

– Ничего… многие годы о них никто ничего не слышал. А наши дома пустили корни, но они оказались слабы. Мы живем потому, что нам разрешают жить. Мачеха никогда не станет матерью…

Это было сказано без тени печали. Факт. Еще один факт, с которым Тельма не представляет, что делать. Но она подождет, ведь история, которая на самом деле почти легенда, не окончена.

– Не так давно некоторые молодые альвы захотели уйти… не к людям, как я когда-то… нет, они говорили о том, что вскоре Холмы возродятся в прежнем своем величии. Что семя, которое лелеяли сотни и сотни лет, взошло. Осталось малое – напоить его жизненной силой.

– Звучит как-то…

– Обыкновенно. – Меррек приподнялся на локте, чтобы наполнить кубок вином. – Пей воду, луноликая, ты больше нигде в этом городе не попробуешь живой воды… я слышал всякие беседы… и Мать не похвалит меня, если я донесу их до человеческих ушей. Но подумай… у тебя есть уже многое… и да, забыл упомянуть. Про Илькадорра говорили, что он был великолепным музыкантом.

– И на чем играл?

– На флейте… свирели… может, на барабанах… давние истории порой неточны в деталях.

Теперь он откровенно смеялся над Тельмой, потому что знал точный ответ на ее вопрос, но что ей оставалось? Только улыбнуться в ответ.