Энколпий, главный герой и рассказчик, вместе со своими друзьями Гитоном и Асцилтом (тоже влюбленным в Гитона) ведут беспокойную жизнь, странствуя с места на место, ввязываясь в авантюры, не гнушаясь также краж и разврата, ревнуя друг друга. Герои попадают во всевозможные переделки: автор изображает притоны и оргии тайных культов, сцены скандалов на площади или в маленькой гостинице, ведет читателя на корабль и в картинную галерею, знакомит с колдуньями, сводницами, искательницами любовных приключений, рабами, вольноотпущенниками, охотниками за наследством, ворами, моряками, воинами и даже преподавателем риторики и бродячим поэтом. В уста последнего Петроний вложил две поэмы: о гражданской войне и о взятии Трои, причем первая пародировала Лукана, а вторая намекала на поэтические амбиции самого Нерона.

В приключенческой форме Петроний нарисовал картину нравов, характерную для времен заката Рима: рост значения вольноотпущенников, экономическая депрессия, безбрачие и бездетность верхушки, распространение восточных религий, упадок искусств. Больше всего Петрония волнуют судьбы искусства. Он неоднократно возвращается к этому вопросу, вкладывая в уста своих персонажей рассуждения об упадке изобразительных искусств, красноречия и поэзии, гибели подлинного искусства слова. «В моей чистой речи, – пишет сам Петроний, – улыбается веселая грация, и язык мой вещает с ясной прямотой о том, что делает весь народ». Все более или менее серьезные рассуждения перемежаются натуралистическими деталями эротического характера.

«Сатирикон» сохранился отрывками, мы не знаем ни начала, ни конца романа. В конце XVII в. французский офицер Нодо попытался присочинить начало и конец якобы на основании найденной им полной рукописи. Фальсификация была разоблачена, но мнимые «дополнения» Нодо продолжают фигурировать в переводах «Сатирикона», ради «целостности».

Надо сказать, что поэтический дар, прославивший Петрония в веках, по-видимому, стал причиной его смерти. Петроний – мастер прозы и поэзии, одинаково легко владевший самыми разными литературными стилями. Нерон, который сам писал стишки, очень болезненно относился к успехам других на литературном поприще. За свой талант поплатились и придворный поэт Лукан, и философ Сенека, и Петроний.

Прекрасно образованный Петроний умел пользоваться жизнью и был в Риме авторитетом в области хорошего вкуса (его называли арбитром изящества – arbiter elegantiarum – отсюда и его прозвище), а в качестве знатока придворного этикета и отношений он снискал симпатию и доверие Нерона в самых интимных делах.

Те скудные сведения о Петроний, которыми мы располагаем, дошли до нас лишь благодаря короткому отрывку из летописей Тацита. Гай (по другим сведениям – Тит) Петроний «проводил день во сне, ночь в делах и жизненных утехах; если другие достигают славы своим добрым рвением, то он приобрел ее праздностью: его считали не мотом и расточителем, как это обычно бывает с прожигателями жизни, а мастером изысканных наслаждений. Непринужденная и несколько небрежная вольность его слов и поступков сообщала им привлекательный оттенок откровенной непосредственности. Однако в должности проконсула Вифинии, а потом и консула, он проявил энергию и деловитость. Затем, вновь погрузившись в пороки – или в подражание порокам, – он был принят в самый узкий круг приближенных Нерона, как арбитр изящества, и Нерон находил подлинное наслаждение и негу только в тех излишествах, которые получили одобрение Петрония».

Когда император обходился без совета Петрония, досуг или развлечения Нерона едва ли можно было назвать изысканными или роскошными. Поэтому советник Нерона Тигеллиний, ревнуя к сопернику, чей опыт по части науки удовольствий намного превосходил его собственный, попытался сыграть на жестокости императора и обвинил Петрония в участии в заговоре. Для обвинения был подкуплен раб; заключенного лишили юридической защиты, и большая часть его домашнего имущества находилась под арестом.

Ожидая своей участи, Петроний боялся и надеялся, и это было невыносимо, однако вовсе не имел намерения суетно покончить с жизнью. Он вскрыл себе вены на пиру, желая полностью насладиться последними часами жизни. Петроний беседовал с друзьями, подкреплял себя сном и обедом, слушал музыку – так что смерть его, хотя и вынужденная, пришла нежданной гостьей. «Он не спешил расстаться с жизнью, – рассказывает далее Тацит, – и, открыв себе жилы, то перевязывал их, когда ему хотелось, то снова открывал; он беседовал с друзьями, но не о серьезных материях и не с тем, чтобы стяжать славу твердостью духа. Он слушал не рассуждения о бессмертии души или о философских истинах, а легкомысленную поэзию и пустые стишки. Рабов – одних он щедро наградил, других велел наказать ударами. Он вкусил пищи, затем предался сну, и его смерть, в действительности вынужденная, была похожа на естественную».

Петроний отказался от традиционного восхваления Нерона, Тигеллиния и иже с ними на смертном одре. Вместо этого он перечислил оргии императора, назвав по имени всех партнеров по любовным играм, будь то мужчина или женщина, с описанием сексуальных опытов Нерона, и, запечатав, отослал Нерону. Затем уничтожил свой перстень с личной печатью, чтобы, использовав его, невозможно было кого-либо обвинить после его смерти при помощи подложного письма.

Уже самой своей смертью он посмеялся над Нероном и над судьбой, которую тиран уготовил ему. Но это была не единственная причина, по которой Петроний избрал самоубийство путем сцеживания крови по капле. Столь странный способ объясняется тем, что Петроний был приверженцем эпикурейства с его призывом к наслаждению. Правда, наслаждение Петроний понимал в более вульгарном и привычном нам смысле, чем философы-эпикурейцы, для которых вершиной человеческой деятельности является атараксия (покой), а наслаждение суть уклонение от страданий и достижение спокойного и радостного состояния духа. Так или иначе, Петроний даже в смерти был последователен: ведя, в общем-то, легкий и беззаботный образ жизни, получая удовольствие от музыки, вкусных кушаний и приятной беседы, он не изменил ему и перед лицом вечности.

(род. ок. 580 г. до н. э. – ум. ок. 500 г. до н. э)

Трудно найти человека, у которого имя Пифагора не ассоциировалось бы с теоремой, названной его именем. Пожалуй, даже те, кто навсегда распрощался с математикой после школы, сохраняют воспоминания о «пифагоровых штанах», которые во все стороны равны, даже если не вполне четко представляют себе, что это значит. Самое забавное состоит в том, что соответствующее соотношение сторон прямоугольного треугольника было известно халдейским мудрецам задолго до Пифагора. Он – а может, кто-то из его учеников – лишь обобщил имеющиеся сведения и создал теорему. И вообще есть данные, что Пифагор за всю свою жизнь не написал ни одного научного или философского труда – они созданы его последователями, а Пифагору лишь приписываются. Правда, Диоген Лаэртский, указывает, что Пифагор все же написал три книги: «О воспитании», «О делах общины» и «О природе». А вот все остальное, что создавалось пифагорейской школой, просто приписывалось основоположнику по традиции. Кроме того, тайный и мистический характер пифагорейских изысканий, которые не подлежали разглашению за пределами школы, обусловил невозможность отделить вклад Пифагора и его ближайших учеников от результатов, полученных пифагорейцами позднее.