– Этой части вознаграждения я недостоин.

– Может, подумаешь?

– Нет-нет.

– И что мне с ней делать, с дурой набитой? – вздохнул царь.

– Мы лучше половиной царства возьмем, – заявил расчетливый Василий.

Эх, Вася-Вася, не туда ты пошел... не поэт из тебя великий получится, а казначей.

Пока враз помолодевшая Яга крутилась на кухне, расстилая скатерть-самобранку, а царь парился в бане, я прочно закрепил корабль, задал корму Урагану и вымыл руки, с трудом очистив их от смолы.

Расположившись за столом, некоторое время мы были заняты процессом, не очень-то располагающим к разговорам. Позже, когда даже царь успел насытиться, мы с интересом выслушали его историю. Довольно поучительную для тех, кто способен учиться на чужих ошибках.

– Жил я хорошо, спокойно, правил людишками своими: одного накажу, другого награжу, дочку растил – красавицу неписаную – себе отраду, людям государыню будущую. А подошла пора царевну замуж отдавать, разослал гонцов во все концы света, с портретами дочкиными, мастерами изображенными. Сватов понаехало – уйма. Владыки заморские от мала до велика. И всяк, слышь, на руку ейную претендует. Товару, поди, одна штука, а купцов – сотня. Что делать? За одного отдашь – остальные обидятся. Который плюнет да на пиру свадебном с горя напьется, так это еще ничего, а другой и войной попрет. Не в приданое, так оружием царство получить.

– Тяжела доля царская, – вздохнула Яга.

– Ох, тяжела, – хлебнув медовухи, признался царь. – Пригорюнился я, не знаю, что делать, а тут мой генерал совет дает: «Скажи, государь, мол, за того дочь отдам, кто задачку мою решит – чудо невиданное, корабль летучий ко дворцу доставит». Что делать? Сказал. Гости поворчали да начали разъезжаться. Ни одного не осталось. Хотел генерала казнить, потом передумал. Приказал в полгода корабль чудесный найти и мне доставить.

– Зачем?

– Как зачем? У соседа моего, который год как помер, сын единственный, красавец – статью и ликом на славу удался, а уж умный... жуть! Но норовом скромен. Вот – за него и отдал бы доченьку. Молодята над внуками да внучками бы работали, я двумя царствами правил бы, силы государству добавляя.

– Ох и хитер... – уважительно заметил баюн.

– Да не вышло по моему желанию, – вздохнул царь.

– Что ж так?

– Не прошло и месяца, как я волю царскую огласил, приходит во дворец холоп, с головы да ног сажей перемазанный.

– Ты, – говорит, – обещал дочь отдать за того, кто корабль летучий ко дворцу доставит?

– Обещал.

– Я исполню твое повеление, а ты за меня царевну отдашь?

– За тебя, холопа неумытого?

Осерчал я, велел кинуть в темницу сырую, крыс полную. Пущай над судьбою своей непутевою помыслит. А сам на крыльцо. Над дворцом корабль висит – чудо чудное. Тотчас за женихом послал, пущай вступает во владение. Уж внуков хочется невмочь. А трубочисту неумытому посулил полный кошель злата да жбан водки опосля свадьбы, и чтоб больше в царстве моем не показывался.

Обрадовался он, руки-ноги целовал, отцом-матерью величал.

– Секрет управления кораблем тебе открою, – говорит, – за доброту твою и справедливость.

Оно и правильно, дело хорошее. Поднялся я на корабль. Паруса на ветру трепещут, снасти аки струны звенят, на столике яства, вина разные. Хорошо царя встречают. Прослезился я. Хотел даже трубочисту шапку с чела царского подарить. Но не подарил – ветер крепко дул.

И тут генерал (далее следует несколько отличающаяся от дарвиновской теория происхождения одного отдельно взятого homo sapiens), язви его душу, выхватывает меч и рубит якорь.

А трубочист – морда неумытая, кричит:

– В добрый путь!

Видать, сговорились за моей спиной, изменники.

– А что дальше? – спросил я.

– Да вот, почитай, уж год болтаюсь по небу, питаюсь чем придется, исхудал совсем.

Конец стенаниям царя положила избушка на курьих ножках. Она сперва подпрыгнула, затем села на зад. Миска со смородиновым вареньем подлетела вверх, размазав свое содержимое по всей необъятной ширине царского лица. Медное блюдо из-под утки, разбросав обглоданные кости, попыталось достать меня, но я оказался проворнее. Еще раньше стул выскочил из-под меня, и ваш покорный слуга опрокинулся на спину, растянувшись на полу и звонко приложившись затылком.

Злой как черт выскакиваю на крыльцо и замираю с раскрытым ртом. Рядом с кораблем кружит огромная тень, стремительно пикирующая в моем направлении.

Не успел я пошевелиться, как меня тут же обслюнявили с головы до ног.

– Нашел! – закричала Правая голова.

– Отыскался, родимый! – Средняя.

– Не ждали? – Левая.

Проведя рукавом рубахи по лицу, я частично стер последствия ласки Змея Горыныча. Который до того разгорячился, что вокруг него витает целое облако пара.

Наверное, очень спешил...

– Я тоже рад тебя видеть.

– И я. Я. Я.

– Только в следующий раз постарайся свое появление не сопровождать таким переполохом. А то Яга осерчает...

– Да я тихо.

Но Баба Яга почему-то не спешила появляться на крыльце, разбрасывая молнии направо и налево. Осторожно заглядываю внутрь избушки. Мои глаза от изумления лезут на лоб. Только представьте себе эту картину.

Посреди комнаты на полу сидит Яга и держит на руках царя, вес которого на порядок больше, чем ее собственный, при этом она нежно качает его и слизывает смородиновое варенье с его довольного лица. Идиллия, одним словом.

– Любви все возрасты покорны, – мурлычет кот-баюн, осторожно выскальзывая из избы.

Я на цыпочках следую за ним, размышляя о непредсказуемости Его Величества Случая.

Люди добрые, пода-а-айте жертве запрещения абортов...

Попрошайка в пригородном поезде

– Это тебе, – протягивая полупустую кружку, говорит кот-баюн.

– А что это? – опасливо косясь на черную маслянистую кашицу на дне деревянной посудины, интересуюсь я.

– Кохвия.

– Кофе то есть.

– Ну да.

– Откуда?

– Баба Яга наколдовала.

– Да я пить не хочу...

– И не надо. Я сам выпил – вкуснотища. Только на вкус противная, а так очень даже ничего.

– Привыкнешь.

– Ага. Ну на.

– Зачем? Сам пойди сполосни.

– Гадать.

– Как?

– На кохвейной гуще.