В ту же минуту Бесс толкнула дверь и вошла к нам с пивом, что дало мне краткую передышку. Но все взгляды сразу же вновь устремились на меня, и капеллан, заинтригованный моим молчанием, спросил, что со мной и почему я не продолжаю чтение. Я ответил, что у меня — мигрень, что мне кажется, будто голову мою зажало в железных тисках и у меня потемнело в глазах. Он посоветовал мне пойти отдохнуть, чтобы мы могли продолжить наше чтение завтра.

Как только он произнес эти слова, я закрыл книгу и в то же мгновение почувствовал, что комната вновь озарилась светом. Мое состояние стало настолько хорошим, что мне пришлось тщательно это скрывать, боясь, как бы гостеприимные хозяева не вообразили, что мое недомогание было притворством.

И сейчас, когда я пишу в своем дневнике эти строки, мне кажется, что никакой темноты не было, что мне это пригрезилось. Но я уверен, что это не так. Со мной произошло что-то такое, о чем я не знаю, что сказать и что думать, — вот поэтому я и не открыл капеллану правду, когда он спросил меня, почему я прервался. Природа этого «чего-то» ускользает от меня, но наводит на воспоминания об одном происшествии, случившемся более года тому назад и которое тогда вовсе не показалось мне таинственным. Я вернулся домой от старого Идриса с подаренной мне книгой и начал листать ее, сидя в своем магазине; света вроде бы было вполне достаточно, но мне не удавалось ничего разобрать. Впрочем, накануне со мной приключилось то же самое, и этот случай поразил меня еще меньше предыдущего. Как раз тогда, когда я был у Идриса, в его лачуге. Конечно, там было ужасно темно, но не настолько, чтобы сделать страницы этой книги совершенно неразличимыми, тем более что заглавие, буквы которого не были намного больше, мне удалось прочесть без труда.

Это необъяснимое и удивительное явление, которое беспокоит, волнует и пугает меня.

Быть может, с этим текстом связано проклятие?

А может, это из-за моей боязни увидеть, как перед моими глазами начнут вырисовываться буквы Высшего Имени?

Меня мучает вопрос: неужели те, кто брался за «Сотое Имя» до меня, испытывали то же чувство, а глаза их накрывала пелена? Может быть, эта книга — под властью колдовской защиты, может, она связана с каким-нибудь амулетом или талисманом, откуда мне знать?

Если это так, я никогда не доберусь до конца. Разве что это проклятие не будет так или иначе снято или «развязано».

Но то, что такое проклятие существует, разве уже одно это не является само по себе доказательством, что мы имеем дело не просто с обычной книгой, такой же, как все прочие, и что в ней и правда содержится драгоценнейшая, невыразимая, пугающая и запретная истина?

27 августа 1666 года.

Вчера вечером, пока я, пользуясь дневным светом, а темнеет здесь очень поздно, вел записи в своей дорожной тетради, я с удивлением увидел, как в мою комнату входит Бесс. Дверь была приоткрыта, она постучала, толкнула ее, потому что от стука дверь подалась вперед, и вошла. Я убрал дневник под кровать, стараясь не слишком торопиться и пообещав себе вернуться к нему, как только она уйдет. Но она осталась надолго, после чего мне уже больше не шло на ум то, что я собирался написать.

Оказалось, что ее обеспокоила моя мигрень, от которой она дала себе слово меня избавить. И заговорила о том, что надо что-то «развязать», снять с моих плеч и затылка; это слово разбудило во мне любопытство. Она предложила мне сесть на низкий стул, встала за моей спиной и принялась пальцами и ладонями терпеливо разминать мое тело. Так как я не испытывал той боли, которая якобы у меня была, а моя дурнота была постыдным притворством, я не мог судить о действенности ее метода. Однако ее прикосновения волновали меня, и чтобы не обидеть Бесс, я сказал, что внезапно почувствовал себя гораздо лучше. Тогда она предложила приходить ко мне и применять свое искусство всякий раз перед тем, как мне предстоит погрузиться в чтение. Я поспешил отказаться. И как только она вышла, я понял, что, как это ни покажется странным, смеюсь, сидя один в пустой комнате. Я представил себе, как читаю и перевожу, вокруг меня сидят капеллан и два его ученика, а славная женщина трудится, растирая мне плечи, спину и затылок сильными руками знахарки. Воображаю, как бы эта сцена подействовала на аудиторию…

Словом, надо будет отыскать лекарство от моего недомогания, иначе это чтение скоро закончится. Сегодня у меня было краткое просветление, позволившее прочесть несколько строк вступления Мазандарани, где он говорит о себе, потом глаза вновь заволокло туманом. Я придвинулся ближе к окну, и мне показалось, что мне удастся разглядеть написанное на этих страницах, но это длилось недолго, свет быстро слабел, и вскоре я уже ничего не видел. Мои глаза подернулись густой пеленой. Капеллан и его ученики выглядели разочарованными и раздраженными, но не стали меня ни в чем обвинять и согласились возобновить наше чтение на следующий день.

Теперь я уверен, что чья-то могущественная воля защищает этот текст от чужих алчных глаз. В том числе и от моих. Я не святой, заслуг у меня не больше, чем у всех остальных, и если бы я был на месте Всевышнего, уж конечно, не такому человеку, как я, открыл бы я эту драгоценнейшую тайну! Я, Бальдасар Эмбриако, торговец антиквариатом, всегда был честен, но никогда не отличался ни особой набожностью, ни святым поведением, не был мучеником, не жертвовал церкви громадных сумм, не жил в бедности, так какого же дьявола я решил, что у меня Божий дар, разве Бог мог избрать меня хранителем своего Высшего Имени? С чего бы Он стал общаться со мною лично, будто я Ной, Авраам, Моисей или Иов? Во мне, должно быть, слишком много гордыни и ослепления, если я хоть на единый миг сумел вообразить, будто Бог мог увидеть во мне своего избранника. Кто-то из его творений отмечен дивной красотой, кто-то — умом, кто-то — благочестием, кто-то — преданностью, кто-то — подвигами воздержания, Он мог бы гордиться, если мне позволительно так выразиться, что Он — их автор. Создав меня, Он не может ни гордиться, ни сожалеть. Он, наверное, наблюдает за мной с высоты своего небесного престола, если не с презрением, то по меньшей мере с равнодушием…

Но я тем не менее здесь, в Лондоне, я пересек полмира в погоне за этой книгой и нашел ее, когда уже ничего больше не ждал! И разве безумие даже помыслить о том, что, несмотря на все, что я только что написал, взгляд Всевышнего иногда останавливался на мне и что это Он вел меня такими путями, о которых я раньше и не подозревал? Каждый день я держу в руках «Сотое Имя», я уже разобрал несколько страниц, шаг за шагом я продвигаюсь вперед по этому лабиринту. И только эта странная слепота мешает мне, но, может быть, это только очередное препятствие, очередное испытание, которое я в конце концов преодолею. Благодаря настойчивости, упорству или непостижимой воле Господа, властного над всеми своими творениями…

28 августа 1666 года.

Сегодняшний день принес некоторый успех. Кажется, моя настойчивость приносит свои плоды. И хотя мои глаза все время словно застилает какой-то туман, все же мне удалось прочитать целых три страницы, пока туман не сгустился настолько, что строчки стали сливаться и уже ничего невозможно было разобрать.