Эрида встала на четвереньки и принялась острыми зубами рвать мясо, из которого еще сочился розоватый сок. Облизнув перепачканные жиром губы, богиня раздоров заверила госпожу, что сделает все как велено.

Не успела она удалиться, слегка приволакивая поврежденный Фебом хвост, как на пороге возник грозный хозяин Олимпа. Он стряхивал с бороды капельки соленой влаги, и на лице его было написано такое блаженство, что Геро ни на минуту не поверила в рассказ о дожде над Аттикой. Ее неверный Загрей резвился с одной из нереид в морской пене, даже не подозревая, что срок его чудачеств на исходе.

Геро с поклоном приняла мокрый гиматий мужа, разула и вымыла ему ноги, которыми Загрей, как в детстве, нетерпеливо болтал в тазу. Затем, умастив его кожу розовым маслом, расчесала волосы и бороду и надела на голову Громовержцу венок из алых маков — своих любимых цветов, — аромат которых навевал на вспыльчивого Зевса сонное благодушие.

Не встретив в супруге обычной подозрительности, «отец богов» расслабился, повеселел и возлег у кипарисового стола, на котором дактили уже расставляли блюда с мясом. Скромно устроившись в ногах его ложа, Геро взяла в руки пряжу и завела такой разговор:

— Милый Зевс, пока ты утруждаешь себя надзором за вселенной, не ешь, не спишь, мокнешь под дождем и портишь одежду в соленой морской пене, — она все-таки не могла не вставить эту шпильку. Громовержец поднял брови, но Мать богов продолжала самым невинным голосом: — Есть негодники, посягающие на твою власть в отдаленных уголках земли, которые и солнце-то освещает с трудом.

Громовержец напрягся и хрустнул костяшками пальцев. Такое начало семейного ужина не сулило ему покоя.

— Об этом не стоило бы говорить, — Геро, опустив очи долу, продолжала чесать шерсть золотым гребнем, — ибо земли эти столь ничтожны, что укрываются даже от твоего недремлющего ока. Но принцип есть принцип, — она бросила на мужа быстрый взгляд, — власть не может быть полной, если кто-то где-то не подчиняется тебе.

— Кто? — Глаза Зевса налились кровью. Жирное, не до конца прожаренное мясо возбуждало его, а дурманный аромат мака ударял в голову.

Громовержец не заметил, как в комнату, улучив момент, тенью проскользнула Эрида и по-собачьи свернулась у ног господина.

— Успокойся дорогой, не принимай близко к сердцу. — С золотого гребня Геро на пол сыпались искры.

— Кто?! — проревел Зевс, рывком вставая с ложа и откидывая смятый венок в угол. — Кто посмел посягать на мою власть?

— Боги-изгнанники, — шепотом подсказала демон раздоров.

— Этот выскочка лучник? Мой сын-недоносок? И шлюха Урания? — Гневу Громовержца не было предела.

— Есть еще Артемида, Медвежья сестра Феба, и их мать Лето, — сокрушенно вздохнула Геро, откладывая пряжу. — Сядь, дорогой. Успокойся. Поешь.

— Смотреть за бабами — твоя работа! — Зевс смел рукой со стола золотое блюдо.

Увидев куски мяса на полу, Эрида с шумом бросилась за ними. Ее громкое чавканье только еще больше разозлило хозяина.

— Богини-женщины лишь помогают Аполлону. А главный зачинщик он, — сообщила Геро. — Он изгнал гигантов, детей Ниобы, с земель, на которых ты по своей милости позволил им жить за гранью обитаемого мира. Кому, спрашивается, нужны были дикие степи Киммерии и нагромождение камней в Таврских горах? Место ссылки прихожая Аида! — Геро явно увлеклась, в ее глазах блестел неподдельный гнев. — А теперь гипербореец основывает там свою власть. Вспомни, так уже было однажды в Трое. Ты его наказал. А он взялся за старое.

— Накажи его, — затявкала Эрида и принялась вылизывать жирные пальцы хозяина.

Зевс схватил со стола расписной пифос и с досадой хватил им об пол.

— Да накажу! — рявкнул он. — Болтуньи! Ни днем, ни ночью покоя нет! Поесть не дадут! Жалуются! Доносят! — Громовержец затопотал по лестнице прочь. Его тяжелые шаги еще долго слышались в соседнем мегароне.

Геро удовлетворенно кивнула. Ее Загрей не прощал посягательств на свою власть. Как бы он ни был сейчас раздражен против нее, завтра его гнев выльется в свинцовые гири, которые запляшут по спине Феба. Наглеца, посмевшего отвергнуть ее уже после того, как взял!

Убирая со стола тарелки, она не заметила, как за дверью тихо проскользнула высокая фигура в легком медном шлеме. Теребя баранью эгиду на плечах, Афина простояла у порога все время короткого ужина Зевса. Она была его любимой дочерью и так далеко ушла от Великой Матери, что Громовержец даже заявлял, будто бы Паллада вышла у него из головы в полном боевом вооружении. Эти разговоры льстили Деве-воительнице, которая возвела в абсолют гражданскую мудрость, как Аполлон — меру и чувство прекрасного.

Сжав на груди руки, Афина скользила по мраморным дромосам олимпийского дворца, не замечая их великолепия. Ее мучили очень прозаические мысли. В Элладе и без того много богов. Все они дерутся друг с другом из-за даров, святилищ, городов, названных в их честь… Может, не так уж и плохо, что Аполлон отправился на север? Его всегда тянуло к полюсу. Во всяком случае, он не станет толкаться с ней в Аттике, как другие. А значит, Феб ей не соперник. Радовало Афину и то, что вертихвостка Урания свалилась на голову близнецам Лето, а вместе с ней в дальние дали откочевал и драчун Арес. Пусть делят свои туманы и снега, как хотят.

Паллада попыталась сосредоточиться. Какое решение принять? Идти ли сейчас к Зевсу и попытаться разубедить его на счет Аполлона? Но Громовержец ослеплен гневом, и из его глаз вот-вот посыплются молнии. Он не станет слушать ее. А Афина никогда не тратила сил попусту. Лучшее, что можно сделать, это предупредить Аполлона об опасности. Во время Троянской войны они с лучником были в разных лагерях и всегда находили способ начать переговоры. Ибо Палладе не свойственен был гнев, а гипербореец научился его сдерживать.

Приняв такое решение, Афина сняла с плеч эгиду, встряхнула ею в воздухе и, поймав северный ветер, понеслась прочь от Олимпа.

Артемида меж тем билась в истерике на волчьих шкурах у очага. Ей в очередной раз не удалось потерять девственность.

Утром Охотница отправилась к одному из своих источников в горной чаще. Там ее нимфы, принимавшие облик гончих, обычно отдыхали после удачной травли и предавались взаимным ласкам, чья чистота могла быть осквернена только взглядом мужчины. Юные жрицы, похищенные Артемидой с жертвенных алтарей в разных концах земли, были одержимы священным безумием женской чистоты. Их разгоряченные после быстрого бега по лесу тела падали в холодные воды ручья, где под пальцами подруг раскрывались, как бутоны роз.

Случилось так, что Актеон, внук фиванского царя Кадма, увидел Артемиду охотящейся во владениях своего деда и, полюбив лунную Деву с первого взгляда, последовал за ней на север. Чтобы добраться на край света, человеку нужно в девять раз больше времени, чем богу, ибо он меряет землю, а не воздух. Но Актеон был храбр, а вид лунной своры, мчащейся ночью по темному беззвездному небу, преследовал его как наваждение. Молодой охотник потерял душу и теперь искал Артемиду в надежде вернуть самого себя. Он прокрался к Медвежьему источнику, где плескались нимфы, и притаился за кустами дрока. Все жрицы, менявшие облик на глазах, были необыкновенно хороши. Но Актеон видел только Охотницу. Ее бледное лицо с белой, как гиперборейская пурга, кожей, сияющие звезды глаз, узкие бедра бегуньи и маленькую лунно-белую грудь, не знавшую мужских рук. От восхищения юноша привстал, забыв об осторожности. Хрустнула ветка, и ветер-предатель тотчас донес до чутких собачьих ноздрей крепкий запах мужского пота. Запах врага.