– Можешь найти для меня время? – спросила Джульетта.

Аура перевела взгляд на меня, вероятно, надеясь услышать какие-то объяснения.

Мы были знакомы. Я приходил сюда вместе с Джаредом, и Аура несколько лет подряд пыталась убедить меня что-нибудь нарисовать. «С татуировками ты будешь еще сексуальнее, парень», – говорила она. Собственно, ради этого люди и делали татуировки. Джульетта, должно быть, набила свои крылья ангела здесь, потому как на местности ориентировалась отлично.

Аура поднесла бутерброд ко рту и язвительно – что было для нее характерно – произнесла:

– Там вроде как табличка на двери – «закрыто», верно?

Джульетта, пролистав свою тетрадь, вырвала лист и протянула ее Ауре.

– Я хочу вот такую. Здесь. – Она потерла внутреннюю сторону запястья, где был шрам. – Пожалуйста, – добавила, снимая часы.

Я подошел ближе и, встав рядом с Аурой, посмотрел на набросок, сделанный Джульеттой. Это был текст. Надпись жирными черными буквами затейливым шрифтом: Non Domini.

– Что это означает? – спросил я.

– Это на латыни. «Хозяев нет».

Джульетта посмотрела мне в глаза, и между нами промелькнула искра понимания.

Ни матерей. Ни отцов. Ни надзирателей. Ни хозяев.

Мне нравилось. Вырвав листок из рук у Ауры, я уселся в ее кресло.

– Я первый.

Улыбка расползлась по лицу Джульетты.

– Ты? – спросила она, и глаза у нее загорелись. – Ты хочешь сделать татуировку?

Я выгнул бровь.

– Если ты сейчас начнешь раздувать… – предостерег я.

Она вскинула руки.

– Нет-нет. Я просто не хочу, чтобы ты принимал поспешные решения, из-за которых наутро будешь плакать.

– Да, ясно. Но мне нравятся эти слова, – пояснил я. – В тему.

По правде говоря, они были мне очень близки и не вызывали отторжения. И я действительно был не против подобного напоминания на собственном теле – впервые в жизни.

– Хорошо, – кивнула Джульетта.

Подойдя ко мне и поцеловав в губы, она бросила свой блокнот мне на колени.

– Я в туалет. Вернусь через минуту.

Она ушла, сомкнув руки за спиной, чтобы юбка не задиралась при ходьбе.

Я беззвучно рассмеялся и принял расслабленную позу.

– Она мне нравится, – тихо сказала Аура, закатав рукав моей футболки и начав очищать кожу на левом бицепсе.

– Рад, что ты одобряешь, – пробормотал я. А потом опустил взгляд. – Эй, она же вроде хотела сделать татуировку на запястье. Зачем ты очищаешь мне руку?

– Она хочет себе сделать на запястье. У тебя будет на бицепсе.

Я закатил глаза. У меня было такое чувство, словно со мной говорит мама Джареда.

– Вот ты стерва. Удивлен, что ты еще при делах.

Она фыркнула.

– Тебе понравится, и ты сюда еще вернешься.

– Возможно, – согласился я, просто чтобы она замолчала.

Положив ладонь на тетрадь Джульетты, лежавшую у меня на коленях, я стал пролистывать тетрадь в поисках других эскизов для татуировок. Дневник раскрылся на том месте, где была прикреплена ручка, и я увидел запись.

Закрой. Закрой тетрадь.

Я собирался закрыть.

Я хотел закрыть.

Но не закрыл.

Дорогая Кейси!

Однажды я где-то вычитала, что для женщины будет лучше, если ей разобьют сердце. До тех пор она не сумеет узнать себя по-настоящему. Она не знает, что такое боль, ведь лишь в любви может понять, каково это – найти то единственное, что дает воздух, а потом потерять. Пройдя это, она все сможет вынести. Сколько бы ни было у нее расставаний впоследствии, она полагается на себя и идет дальше.

Я проснулась сегодня утром раньше Джекса и заплакала. Я поняла вдруг, что он – моя первая любовь, тот человек, который должен разбить мне сердце, и, когда он спрыгнул со скалы, я поняла, как больно будет потерять его.

Что если он не любит меня? Что если он и впрямь разобьет мне сердце? Он не тот, с кем я хотела бы усвоить этот урок.

Я не проливала слез, потеряв Лиама. Я плакала из-за его поступков, но очень быстро пришла в себя.

При мысли о том, что я потеряю Джекса, мое горло сжимается, и я ничего не могу с собой поделать. Я пытаюсь вести себя как ни в чем не бывало. Так, словно мы просто развлекаемся, потому как знаю: он этого хочет. Но чувствую я совсем другое.

Я люблю его.

Я так сильно люблю его и не хочу любить, потому что он наверняка не готов это услышать. И почему мое сердце так быстро прониклось к нему чувством?

Я закрыл глаза и уронил тетрадь на колени.

«Скучала по тебе вчера».

Я отправила Джексу это сообщение два часа назад, когда проснулась. Но до сих пор не получила ответа.

– Забрать тебя после школы? – спросила Фэллон, сидевшая за рулем.

Я сжимала телефон, лежавший у меня на коленях.

– Не знаю, – пробормотала я. Внутри у меня все завязалось узлом.

Где он, черт возьми?

После наших тату-сеансов накануне вечером, во время которых Джекс почти все время молчал, он сказал, что мне лучше пожить у Фэллон и Мэдока, по крайней мере до тех пор, пока он не обезопасит свой дом и дом Тэйт. Когда я заметила, что Тэйт-то остается у себя дома, он ответил на это словами «За нее отвечает Джаред», а мной он якобы рисковать не станет.

Дом Мэдока был вне поля зрения его отца, и там я буду в безопасности – так он сказал.

Чушь собачья. Я поняла это еще вчера.

Я бы поверила ему, если бы он хоть раз посмотрел на меня, когда ему делали татуировку. Если бы во время моего сеанса он не сидел на стуле за дверью, уставившись в телефон. Если бы он улыбался мне или смотрел на меня как прежде. Но тепло куда-то исчезло. Что-то произошло. И дело было не в его отце.

Когда я собрала вещи, он отвез меня к Мэдоку, поцеловал и уехал. С тех пор я от него ничего не слышала.

Фэллон везла меня в школу – должно быть, этот вопрос решили без моего участия, потому как мне даже не пришлось просить.

Я перезагрузила телефон – ответа по-прежнему не было.

– Ага, – вздохнула я, убирая телефон в сумку, – если сможешь забрать меня в двенадцать, будет здорово. Спасибо.

В конце концов, до их дома пешком я не дойду. И не стану писать Джексу с вопросом, заберет он меня или нет.

Я заставила себя проглотить комок в горле и вытерла пот со лба.