— Все в порядке! — крикнул мне выворачивавший карманы истекшего кровью гангстера инспектор Крамер. — Все в порядке!

Я глянул на свою располосованную сорочку и брюки, из-под которых выглядывали полосы белых с алыми пятнами бинтов, и решил, что с Петром в этом вопросе категорически не согласен.

— Нашли? — выдавил из себя. — Осколки нашли?

— Нет, — разочаровал меня инспектор. — Но есть ключ от банковской ячейки. Узнаем, какой банк, и дело в шляпе.

— Стойте! — рявкнул я на санитаров, которые уже потащили меня к выходу с перрона. — Стойте! — и уже Крамеру: — Покажи!

Ключ показался странно знакомым. Словно я уже видел нечто подобное раньше.

И точно — видел.

— Он от номера в доходном доме Линштейна, — сообщил я инспектору, сообразив, что именно такой ключ показывал мне на днях Готвальд-младший. — Все, поехали…

И мы поехали. Точнее, сначала меня потащили, потом загрузили в карету «скорой помощи» и уже после повезли в больницу, но за это не поручусь, этого в памяти не отложилось.

В забытье есть свои преимущества — наиболее увлекательные моменты, вроде снятия засохших бинтов и наложения швов, я благополучно пропустил.

Проснулся в палате. Открыл глаза, а у кровати стоит строгий на вид бородатый дяденька в белом халате, и не просто стоит, а изучает мою медкарту.

— Доктор, — прохрипел я пересохшими губами, — скажите…

— Жить будете, — дежурно выдал тот.

— Это понятно. Выпишут меня когда?

— Экий вы быстрый! — удивился доктор. — На работу не терпится?

— Больницы не люблю.

— Если раны не воспалятся, завтра отпустим, — решил бородач, сверившись с записями. — Большинство порезов носят поверхностный характер, с единственным уколом вам повезло — клинок скользнул по ребрам, внутренние органы не повреждены. Интересует, сколько швов пришлось наложить?

— Нет, — отказался я. — Мне б попить.

— Сейчас пришлю сестру, — пообещал доктор. — Посетителей готовы принимать?

— Обязательно. — И, чувствуя странную легкость во всем теле, уточнил: — Что мне вкололи?

— Морфий, — сообщил дядька и вышел из палаты.

Вместо него пожаловал Ян Навин. Растрепанный, в больничном халате и с забинтованной правой кистью.

— Вот уж подумать не мог, что ты самого Малоя, как свинью, разделаешь! — с порога восхитился он. — Veni, vidi, vici! Силен! — И с неподдельным любопытством спросил: — Ну и как ощущения?

— Устал как собака, — поморщился я и только сейчас заметил, что из-под повязки на руке коллеги проглядывают серые, по-стариковски растрескавшиеся ногти. — Ты-то как?

— Пришлось повозиться с сущностью, — поморщился Ян, задумчиво повертел рукой и спросил: — Боли не беспокоят?

— Под морфием-то? — только и фыркнул я и указал на графин. — Попить налей.

Навин напоил меня и сразу засобирался.

— На процедуры пора, — объяснил он, подошел к двери и вдруг вспомнил. — Да! Крамер просил передать, что в номере они нашли четыре обломка.

— Только четыре? — удивился я и откинулся на подушку. — Ладно, спасибо.

Четыре части плюс еще одна в хранилище мэрии — это пять. А их шесть должно быть!

У кого последняя?

Впрочем, какая разница? Не мои заботы.

Следующим пришел Алекс Бриг, он кинул мне на кровать пару свежих выпусков утренних газет и с довольным видом рассмеялся:

— Мои поздравления, Виктор!

Передовицу оппозиционно настроенного «Вечернего экспресса» венчал заголовок «Война дискриминации!» и уже мельче «Ланфорд вступился за тронутых». «Осенний вестник» отнесся к инициативе претендента на место мэра не столь благосклонно и обозвал ее авантюрой.

— Можно я не буду это читать? — спросил я. — Просто скажи, у нас все хорошо?

— Лучше не бывает, — заверил меня медиатор и уселся на стоявший рядом с койкой стул. — Грузчики уже прибежали к советнику на поклон, и он расщедрился еще на пятьдесят тысяч. За вычетом двадцати пяти этому твоему Версту…

— Он же двадцать проиграл?

— Мне показалось разумным наладить с ним взаимовыгодное сотрудничество. Надеюсь, ты не против?

— Нисколько, — вздохнул я, устраиваясь поудобней. Легкость схлынула без следа, тело заполонила ломота в костях и при малейшем движении взрывавшаяся резкими вспышками боль. — Как прошло с Гриди?

— Дело в шляпе, — вновь расплылся Алекс в довольной улыбке. — Соркин получил контракт на сырье, Готвальд — перевозки. А наша контора выступит оператором расчетов.

— Много выкроил?

— Один процент от платежей, — подмигнул Бриги повернулся к заглянувшей в палату медсестре. — Уже все?

— Время посещения закончилось, — подтвердила та и выставила на тумбочку лоток из нержавеющей стали со шприцем, пузырьком медицинского спирта, жгутом, клоком ваты и ампулой.

— Морфий колоть обязательно? — засомневался я.

— Вам надо поспать, — отрезала дамочка, продезинфицировала место укола и, перетянув плечо, попросила: — Поработайте кулаком.

— Ну, пойду, — поднялся Бриг на ноги.

— Алекс! — позвал я. — Найди Сола. Надо с ним решать.

— Хорошо. — И медиатор вышел в коридор.

Сестра совершенно безболезненно воткнула в вену иглу, сделала инъекцию и покинула палату. Я зевнул, начал понемногу проваливаться в мягкий теплый сон и вдруг одним рывком очнулся, заслышав знакомый голос.

— Анна! — позвал пытавшуюся прорваться через медсестру девушку. — Пустите ее! — Собрался уже слезть с кровати, но тут распахнулась дверь и в палату заскочила моя подруга в больничном халате и тапочках на босу ногу.

— Виктор! — бросилась она к кровати. — С тобой все в порядке? Я как услышала, сразу прибежала!

Я обнял ее, запустил пальцы в светлые волосы, провел ладонью по спине.

— Успокойся, любимая, со мной все хорошо, — а когда Анна опустилась на стул, спросил: — Расскажи лучше, как ты…

Девушка неуютно передернула плечами и помрачнела.

— Это было ужасно. Просто ужасно.

— Похитители тебе…

— Не в них дело, — вздохнула Анна, — это все та тварь…

— Сущность? — догадался я, вспомнив, как уверенно вел себя гомункулус в нашей квартире. — Ей были нужны твои воспоминания?

— Это было ужасно, — повторила девушка. — Будто пленку с моей жизнью в обратном порядке перематывать начали. А знаешь, что хуже всего? Воспоминания на миг становились живыми, а потом просто перегорали. Я все помню, но это уже нисколько не трогает. Как если бы фильм о чужой жизни посмотрела. Это уже не мое, понимаешь? У меня забрали наши годы. Осталась одна пустота!