В чем дело, задавался он вопросом. В партии все оппозиции (он выражался круче — «вражеская агентура») разгромлены, кулачество, как класс, ликвидировано, пятилетки преобразили страну, а предатели все равно есть. Почему? В поисках ответа верх в данном случае взяла привычка не углубляться в анализ причин коллаборационизма. По Мехлису, их всего две: «недостатки и ошибки наших карательных органов» и просчеты в пропаганде — мол, молодежь слабо знает, как жил народ до революции, да и разоблачение истинных планов фашистов в отношении СССР поставлено плохо. Не слишком ли узок взгляд на эту в высшей степени сложную проблему у политработника такого масштаба?

Переход на сторону врага, служба врагу — это неоднозначное политическое и социальное явление захватило в нашей стране сотни тысяч человек. Оно явилось следствием, по меньшей мере, ряда причин — крупных неудач на фронтах, националистических проявлений, социальной неудовлетворенности иных представителей ранее привилегированных классов, желанием людей, оказавшихся в окружении, сохранить свою жизнь. Наконец, для части наших соотечественников — острое неприятие сталинизма и поиск (трагически ошибочный) союзников в борьбе с ним в стане врага. Мехлис же готов был свести весь этот спектр, по сути, к одному: не все потенциальные враги выявлены и распропагандированы, уничтожены.

Вчитываешься в написанное бывшим начальником Главного политуправления, анализируешь его действия и видишь: нет у него однозначного ответа на вопрос, как укрепить дисциплину. С одной стороны, Льву Захаровичу, давным-давно уверовавшему в универсальность насилия, нелегко отрешиться от привычных установок на карательные меры. А с другой, не может он не отдавать себе отчет, что Отечественная война, подняв попутно какую-то пену, в массе советских людей востребовала лучшие патриотические качества. И надо только найти такие формы политической работы, которые этим качествам позволят раскрыться в полной мере.

«Чем более дисциплина расшатана, тем к большим деспотичным мерам приходится прибегать для ее насаждения… которые не всегда (подчеркнуто Мехлисом. — Ю. Р.) дают положительные результаты», — как-то записал он. «Командира… надо обучать быть требовательным к подчиненным, быть властным. Тряпка-командир дисциплины держать не будет». «Но командир… должен быть справедливым отцом бойца. Не допускать незаконных репрессий, рукоприкладства, самосудов и сплошного мата». «Подчинять людей, не унижая их»,[165] — добавил позднее. Очень знаменательное признание для человека, который долгое время иных средств наведения должного воинского порядка, кроме карательных, по сути, не признавал.

Выходит, правомерно видеть в его взглядах и деловом стиле определенную эволюцию? Не будем очень торопиться: учить других любым правилам легче, чем самому следовать им. Подлинный воспитатель людей — командир ли, политработник — непременно заботится об авторитете в глазах подчиненных. Настоящий, примером добросовестного исполнения своего долга заработанный авторитет, уважение людей — мощный фактор воздействия на них. Похоже, Мехлис это понимал, но на практике демонстрировал далеко не всегда.

В сентябре 1943 года в войсках Брянского фронта работал корреспондент «Красной звезды» майор В. Коротеев. Чего же надо было наслушаться рядовому журналисту, чему стать свидетелем, чтобы решиться на письмо в адрес секретарей ЦК партии Маленкова и Щербакова, полностью посвященное отношению в войсках фронта к Мехлису. «Его боятся, не любят, более того, ненавидят, — заявлял Коротеев. — Происхождение этой неприязни вызвано, видимо, крутыми расправами т. Мехлиса с командирами на юге, на Воронежском и Волховском фронтах, известия о которых распространились по-видимому в армии и о которых здесь, на Брянском фронте, тоже знают».

Корреспондент привел несколько фактов, подтверждающих, что крутой нрав, резкость, безапелляционность Мехлиса и здесь цвели пышным цветом. Некоторые из фактов для любого другого политработника такого уровня были бы просто убийственны. «Каждую смену в командном или политическом составе на Брянском фронте, наверное, не без оснований, приписывают новому члену Военсовета. В первые дни приезда т. Мехлиса сюда был заменен зам. начальника штаба фронта полковник Ермаков. Ермаков пользовался большим уважением у людей, как умный и опытный, по-настоящему обаятельный командир, который умел организовать порядок в штабе…

На место Ермакова был поставлен полковник Фисунов — бывш[ий] секретарь т. Мехлиса. По мнению командиров, которое надо разделить, после замены Ермакова порядка в штабе ничуть не прибавилось, т. к. заботы Фисунова главным образом касаются Военторга».

Такие примеры не единичны, люди запуганы, подчеркивал Коротеев, признаваясь, как нелегко было ему решиться на письмо и что он единственно стремился раскрыть глаза руководству, «чтобы ЦК нашей партии, тов. Сталин знали бы это настроение командиров и политработников по отношению к генералу Мехлису». Наивный корреспондент, будто для них это было тайной.

Насколько известно, никакой реакции на это письмо не последовало, а оно само, получив гриф «особая папка», осело в Кремлевском архиве. Такого рода сигналы в «верхах» воспринимали скорее как подтверждение правильности линии Мехлиса. Например, П. А. Горчаков, после войны выросший в крупного политработника Вооруженных сил, а тогда начальник политотдела стрелковой дивизии, услышал о Льве Захаровиче от начальника ГлавПУ Щербакова буквально следующее: «Это строгий, требовательный, порой даже резкий партийный руководитель. О нем много говорят. Сами понимаете, не всем требовательность приходится по вкусу».

Не зря говорят, что худая слава впереди человека бежит. И не зря на Брянском фронте говорили о расправах члена ВС с командно-политическими кадрами на прежнем месте службы. Преувеличений тут не было. Едва прибыв на Волховский фронт, он тут же снял с должности начальника политотдела тыла 2-й ударной армии старшего батальонного комиссара В. П. Попова: выяснилось, что тот вроде бы не доводит до личного состава приказы и директивы начальника ГлавПУ РККА. Та же участь постигла заместителей по политчасти командиров 310-й и 376-й стрелковых дивизий полковых комиссаров С. И. Шаманина и Д. П. Ланкова.

Бывали, конечно, и исключения. Когда Мехлис узнал о перебоях с хлебом в 37-й и 38-й лыжных бригадах, то дал начальнику тыла фронта генерал-майору интендантской службы Л. П. Грачеву указание виновных «немедленно снимать с постов и судить», а всех предупредить, «что любители играть на желудках солдат будут отвечать своей головой».[166] Реакция столь быстрая и суровая, сколь необходимая. Таковой она была и тогда, когда в 54-й армии выявили серьезные нарушения постановления ГКО от 18 мая 1942 года о приеме, учете, хранении и распределении подарков трудящихся, за что многие должностные лица были привлечены к уголовной и дисциплинарной ответственности.

Но, увы, исключения не меняли правила. Периодически перетряхивать кадры без учета реальной пользы от этой меры — такой соблазн Мехлис никак не мог преодолеть. И здесь он руководствовался совсем не теми сентенциями, что отразились в его записях.