А во-вторых… и это уже гораздо серьезнее. Я раздумала умирать.

Нет, у меня хватит силы воли, чтобы свести счеты с жизнью, но я не могу примириться с несправедливостью. А разве будет справедливо, если я умру? Умру по-настоящему? Не хочу. Да и не заслуживаю. Я же не сделала ничего плохого.

Сейчас главная моя проблема — деньги. Прикольно… Из всех обрушившихся на меня забот главной остаются деньги. Но пока у меня имеется запас — девять тысяч сто тридцать два доллара. А нужно больше. Сегодня утром я пошла поговорить с Дороти. Поговорить, как всегда, с носовым платком в руках, чтобы не оставлять отпечатков. Я соврала, что это платок моей бабушки. Пусть считает меня девицей из семьи южных разорившихся аристократов, кем-то вроде Бланш Дюбуа. Облокотившись на ее стол, я узнала уйму подробностей о каком-то разжижителе крови, который для нее непозволительная роскошь. Эта женщина — ходячий справочник по нетрадиционным лекарствам. А потом я заявила:

— Да, прекрасно вас понимаю. Сама не знаю, чем буду платить за следующую неделю.

Она глянула на меня, потом на телевизор. Показывали викторину — люди азартно вопили. Дороти ко мне относилась почти по-матерински. Наверное, позволила бы остаться. Все равно половина домиков пустует.

— Тогда тебе лучше устроиться на работу, — продолжая пялиться в телевизор, посоветовала она.

Там кто-то дал маху и под громкий стон зрителей остался без приза.

— Работа? А что можно найти поблизости?

— Убирать в доме. Сидеть с ребенком.

Мне прямо предлагали стать домохозяйкой за деньги. Какая ирония! Хватило бы на миллион постеров «Держись!».

В нашем небогатом штате Миссури мне никогда не приходилось планировать семейный бюджет. Да, я не могла купить новый автомобиль просто потому, что мне так захотелось, но я не задумывалась о ежедневных мелких расходах, не вырезала купоны, не покупала продукты в социальном магазине и даже не разбиралась в ценах на молоко. Мои родители не удосужились обучить меня этому, и я вышла в реальный мир совершенно неподготовленной. К примеру, когда Грета пожаловалась, что на пристани для яхт галлон молока стоит целых пять долларов, я поморщилась, потому что мальчишка, торговавший там, всегда брал с меня десять. Мне и в голову не приходило, что прыщавый засранец просто удваивал внаглую цену — а вдруг заплачу.

Итак, мне пришлось распланировать бюджет. Согласно найденным в Интернете ценам, на имеющиеся деньги я могла прожить от шести до девяти месяцев. Но гладко было на бумаге…

Когда гольф надоедает (конечно, я победила, совершенно уверена, поскольку вела счет в уме), мы идем к лотку с хот-догами. Я сворачиваю за угол, чтобы достать деньги из пояса с кармашками, который все время ношу под рубашкой. Уже застегивая молнию, замечаю увязавшуюся следом Грету.

— Ты когда-нибудь слышала о кошельках? — ворчит она.

Да, это дилемма — человеку в бегах требуется много наличных денег, но человеку в бегах обычно негде их прятать. К счастью, Грета не продолжает разговор. Она понимает, что обе мы жертвы. Сидим под солнышком на металлических скамейках около поля и жуем хот-доги — завернутые в нечто белое цилиндры из фосфатов, а приправа такая ядовито-зеленая, что прямо оторопь берет. Но для меня на свете нет ничего вкуснее, потому что я Мертвая Эми и мне на все наплевать.

— Угадай, что Джефф нашел в своем домике для меня? — спрашивает Грета. — Еще одну книгу того парня, что написал «Марсианские хроники».

— Рэй Брадбурроу, — поясняет Джефф.

«Брэдбери», — мысленно поправляю я.

— Да, точно, — говорит Грета. — «Надвигается беда». Ничего так.

Будто это все, что можно сказать о книге. Ничего так. Никаких комментариев насчет стиля, темы, сюжета. Просто ничего так. Как хот-дог.

— Я ее прочитал, как только поселился, — добавляет Джефф. — Классная книга. Аж жуть берет.

Заметив, что я гляжу на него, он корчит рожицу, как гоблин: глаза выпучены, язык высунут. Это не мой тип мужчины. Слишком колючая шерсть на лице, и потом эта подозрительная рыбалка. Но он симпатичный. Глаза излучают тепло в отличие от ледышек Ника. Интересно, мне бы понравился секс с ним? Мягкие размеренные движения тела, прижатого к другому; его рот дышит мне в ухо, борода щекочет щеку. Смена позиций… А вовсе не как с Ником, когда наши тела едва соприкасаются: он или сзади под прямым углом, или буквой «L» спереди. А потом он почти сразу встает с кровати и мчится в душ, оставляя меня разгоряченную и неудовлетворенную.

— И чего молчим? — спрашивает Джефф.

Он никогда не называет меня по имени, как будто доказывая тем самым, что прекрасно раскусил мое вранье. Он всегда говорит «леди», или «красотка», или «вы». Я прикидываю, как бы он мог называть меня в постели? Может, «детка»?

— Просто задумалась.

— О-о-о! — Он снова улыбается.

— Могу поспорить, ты думала о парне, — вмешивается Грета.

— Возможно.

— Вроде мы договорились держаться подальше от этих мудаков какое-то время, — говорит она. — Вернемся к нашим цыплятам.

Вчера вечером после «Шоу Эллен Эббот» я была слишком взвинчена, чтобы идти домой спать. Мы распили шестибаночную упаковку пива и расфантазировались об уединенной жизни в качестве единственных натуралок, в лесбийской деревне Гретиной мамы, — как бы мы выращивали кур и сушили белье на веревке. Как бы за ними деликатно, платонически ухаживали пожилые тетеньки с узловатыми пальцами и снисходительными смешками. Коттон и вельвет, никаких забот о косметике, прическе или маникюре, размере груди или бедер, и никакой необходимости изображать из себя заботливую домохозяйку, верную спутницу жизни мужчины, обожающую все, что нравится ему.

— Не все парни козлы, — бросает Джефф, а Грета неопределенно хмыкает.

Мы возвращаемся в наши хижины, усталые до дрожи в ногах. Я чувствую себя пляжным мячом, забытым на солнцепеке. Единственное желание — сидеть под трескучим оконным кондиционером, овевающим мою кожу прохладным воздухом, и смотреть телевизор. Я отыскала канал повторных показов, где не крутили ничего, кроме сериалов семидесятых и восьмидесятых годов: «Куинси», «Лодка любви», «Восьми достаточно»… Но для начала — «Шоу Эллен Эббот», с недавних пор моя любимая передача!

Ничего нового, ничего нового… Конечно, Эллен не прочь погреть руки на моей беде, она приглашает толпы каких-то незнакомцев из моей прошлой жизни, которые клянутся, что они — мои друзья. Все говорят обо мне добрые слова, даже те, кто никогда не любил меня. О мертвых только хорошее.

Когда раздается стук в дверь, я понимаю, что это Грета и Джефф. Выключаю телевизор. Они беззаботно переминаются на моем пороге.

— И чё делаем? — спрашивает Джефф.

— Читаю, — вру я.

Он выкладывает на мой стол упаковку пива.

— А мы как будто телик слышали, — ворчит позади Грета.