– Ну и что? – Проскуров усмехнулся. – Чтобы делать урановую бомбу, фанатиком идеи быть не обязательно. Достаточно быть фанатиком науки, лояльным к режиму. – Он остановился. – Ладно, поздно уже, третий час ночи. Мне надо выспаться и хорошо подумать, да и вам тоже.

Илья пожал протянутую руку. Секунду они смотрели друг другу в глаза.

– Задал ты задачку, Илья Петрович. Ну, будь здоров, – пробормотал летчик, развернулся и быстро зашагал прочь.

* * *

Эмма вышла из трамвая на остановку раньше, у парка. Расстегнула шубку, с наслаждением вдохнула влажный, уже прогретый солнцем воздух. Под каблуками весело хрустел гравий аллеи.

«Пожалуй, скоро можно надеть легкое пальто. Коралловая шелковая блузка неплохо сочетается с темно-серой плиссированной юбкой… Центрифуга сыграет с ними злую шутку. Энергии сожрет больше, чем производство тяжелой воды, а нужных изотопов даст жалкие крохи. Странно, что они этого не понимают, я ведь сделала им точные расчеты. Метод Клузиуса – Диккеля перспективней и экономичней, но только на первый взгляд. Все гениальное просто, но не все, что просто, – гениально. Две трубы, одна в другой. Снаружи холодная, внутри горячая. В пространство между трубами пускается уран в виде газа. Изотопы 235 легче, они концентрируются возле горячей трубы и поднимаются вверх. Отлично! Только уран в газообразном состоянии крайне агрессивен, он вызовет коррозию труб прежде, чем начнется процесс… Да, а на блузку – вязаный жакет цвета антрацита, старенький, но по гамме идеально… Разница в весе три нейтрона, зацепка ненадежная, но есть кое-что еще, кажется, кроме меня, пока никто не догадывается. Странно почему? Это же просто, как все гениальное…»

Эмма не заметила, как подошла к калитке. Во дворе и в доме было пусто. Она сразу поднялась наверх. Вернер сидел за письменным столом у окна перед грудой бумажек и покусывал карандаш.

– Агнешка простыла, осипла, лежит с температурой, – рассеянно сообщил он, подставив щеку для поцелуя, – хотел пригласить доктора, она категорически отказалась.

– Правильно, – кивнула Эмма, – приглашать врача для польской прислуги довольно странно, это может вызвать кривотолки.

– Какие кривотолки? От денег ни один врач не откажется, просто Агнешка предпочитает лечиться сама, лимоном и чесноком. – Он сморщил нос, почесал его тупым концом карандаша. – Будь добра, посмотри свежим глазом, кажется, я что-то напутал.

Эмма придвинула второй стул, села рядом. На этот раз старик делал записи на клочках оберточной бумаги.

– Опять надо все переписывать. Я же купила вам три большие тетради.

– И пересчитывать. – Он виновато вздохнул.

Она подошла к шкафу. Пакет из канцелярского магазина, который она принесла на прошлой неделе, так и стоял нераспакованный.

– Что за страсть к обрывкам и огрызкам? – проворчала Эмма.

Старик ее не услышал. Она раскрыла новую тетрадь. Несколько минут они молча сидели рядом, каждый занимался своим делом.

– Все-таки у них психология мелких чиновников. – Вернер закурил и откинулся на спинку стула.

– О ком вы? – спросила Эмма, не поднимая головы.

– Гейзенберг смиренно собирал пожертвования в партийную кассу. Великий Гейзенберг, гений уровня Лейбница и Ньютона, бродил по Лейпцигу зимой, как нищий, с жестяной кружкой. Уму непостижимо!

– Но ведь он не член партии, – заметила Эмма, – как могли заставить?

– Он сам себя заставил. Дисциплина есть дисциплина. А потом жаловался: боже мой, какое унижение! Конечно, ему не нравится режим, но он заговаривает себе зубы, что Гитлер необходим для будущего величия Германии.

– Путь к величию Германии лежит через унижение немцев. – Эмма хмыкнула, отложила карандаш и пододвинула старику пепельницу.

Вернер затушил сигарету, закрыл лицо ладонями, с притворным испугом забормотал:

– Ой-ой, дорогуша, это мое дурное влияние, я же предупреждал, меня надо беспощадно искоренить, я опасный рассадник вражеской пропаганды. Подозреваю, что я тайный еврей.

Его хитрый глаз поблескивал сквозь щелку между пальцами, лоб морщился, лохматые рыжие брови ходили ходуном. Эмма рассмеялась.

– Слушай, дорогуша, я вот думаю, если в качестве начинки попробовать окись алюминия в сочетании с хромом. – Он отнял ладони от лица, развернулся на стуле и с таинственным видом кивнул на большой лабораторный стол.

Только сейчас Эмма заметила старинный серебряный сундучок, инкрустированный перламутром, и сразу его узнала. В сундучке хранились драгоценности Марты.

– Как тебе идея?

– Не совсем поняла. – Эмма улыбнулась, пожала плечами.

– Окись алюминия, ионы хрома, – повторил он и опять кивнул на сундучок: – Открой и найди то, что я имею в виду.

Внизу зазвонил телефон. Эмма вздрогнула.

– Вот нас и услышали, – хихикнул Вернер.

– Пожалуйста, не надо так шутить! – Она нервно сглотнула. – Полька может взять трубку?

– Нет. Лежит, к тому же совсем осипла. – Он тронул ее плечо. – Успокойся, дорогуша, это, скорее всего, Макс.

Оставшись одна, Эмма открыла сундучок, пожалуй, слишком поспешно, и без всякой робости. Конечно, ведь старик сам попросил ее это сделать. «Найдешь то, что я имею в виду».

Марта показала ей свои сокровища за месяц до пожара. Янтарная брошь в виде совы, грубоватый гарнитур – колье и серьги с мертвой бирюзой в потемневшем серебре. Сломанные золотые часики. Нитки кораллов и речного жемчуга, спутанные в безнадежный колтун вместе с порванными цепочками и швейными нитками. Тут же лежали пуговицы, игольник, наперсток. Отдельно, в бархатном кошелечке, хранились две по-настоящему ценные вещицы: кольцо с бриллиантом, оставшееся от матери Вернера, и неограненный рубин, который лет сто назад привез из Бирмы прадед Марты.

Марта была равнодушна к украшениям, носила только обручальное кольцо и нательный крестик. Сундучок открыла потому, что Эмме понадобилась иголка с ниткой.

Кольцо с бриллиантом Эмме тогда так понравилось, что она до сих пор его помнила. Марта дала ей примерить. Оно едва налезло на мизинец. «Вот и мне мало, – сказала Марта, – в наше время таких пальчиков не найти». Эмма заметила: «Можно увеличить». Марта пожала плечами: «Зачем?» – и убрала кольцо назад, в кошелечек.

Что касается рубина, он не произвел на Эмму сильного впечатления, хотя стоил целое состояние. Камень был размером с грецкий орех, имел форму призмы и напоминал кусок замороженного сырого мяса. Три поколения женщин в семье Марты не решались отдать его ювелиру, чтобы огранить и превратить в украшение: слишком большой, а распиливать на части жалко. На самом деле прабабушка, бабушка и мать Марты верили, что рубин приносит несчастье.

«Несчастье. – Эмма вздохнула. – Оно действительно случилось. Марта никогда не носила на себе рубин, камень так и лежал в кошелечке. Она даже прикасалась к нему редко, и вот – погибла в огне. Рубин цвета огня и крови. Какая может быть связь? Глупые суеверия, бессмысленная мистика. Красный цвет рубина объясняется химическом составом. Окись алюминия, ионы хрома. Пожар объясняется коротким замыканием, только и всего».