...

Тем не менее когда Трейчке встретился с Бисмарком, его постигло разочарование. Историограф с горечью отметил: «О роли нравственных принципов в мире у него нет и малейшего понятия »235.

Средние германские государства, как их тогда называли, вовсе не желали расставаться со своей независимостью. Французский путешественник, побывавший в Дрездене в середине шестидесятых годов, когда там еще находилась королевская резиденция правящей династии, с изумлением фиксировал детали местечковой монархии:

...

Три династии – Ганновера, Саксонии и Вюртемберга – имели родословные не менее впечатляющие, чем генеалогическое древо Гогенцоллернов, и кичились ими. Но Бисмарк, совершив один из своих немногих реальных просчетов, переоценил могущество этих монархий и лояльность их подданных. Если бы он знал, с какой легкостью князья откажутся от суверенности (заупрямился лишь Ганновер), то никогда не ввел бы всеобщее избирательное право. Бисмарк сделал ставку на волеизъявление народа не потому, что затевал некую «белую революцию» или поддался бонапартистским настроениям, как полагают некоторые историки, а ради сохранения абсолютной власти прусского короля. К концу восьмидесятых годов он уже был готов к тому, чтобы отменить всеобщее избирательное право, увидев, что народ идет к католикам и социал-демократам, а не превращается в покорных и подобострастных крестьян. Бисмарк пал жертвой закономерности, выведенной Бёрком: «Очень благовидные планы с очень приятными начальными впечатлениями имеют зачастую постыдные и прискорбные завершения».

Первый акт драмы разыгрался 10 июня 1866 года. Поскольку Австрия в одностороннем порядке нарушила конвенцию Бад-Гаштейна, Пруссия теперь могла претендовать на владение всем Шлезвиг-Гольштейном. Генерал-лейтенант фон Мантейфель выпустил прокламацию, возвещавшую населению: «Дабы защитить попираемые права его величества короля, я вынужден взять на себя верховную власть в герцогстве Гольштейн»237. Прусские силы значительно превосходили по численности австрийские бригады, и австрийский вице-регент Гольштейна генерал-лейтенант барон Людвиг фон Габленц (1814–1874) отдал приказ о выводе войск. Генерал Мантейфель позволил австрийцам уйти с достоинством, под барабанный бой и с развевающимися знаменами. Бисмарк негодовал, но он не мог давать приказы даже солдатам, не говоря уже о таком почтенном и заносчивом генерале, как Эдвин фон Мантейфель. Министр-президент выразил генералу свое возмущение в самых жестких тонах, а Мантейфель ответил тем же. Вот как Эрих Эйк описал реакцию Бисмарка:

...

Я думаю, что сделать это было по силам Черчиллю, хотя письмо, безусловно, выдающееся. Эрих Эйк привел нам очень интересный факт, но не отметил еще одну не менее важную деталь: слабость позиции Бисмарка. Министр-президент не мог приказывать Мантейфелю, ему оставалось только обхаживать генерала, уговаривать, обольщать драматургией. Подумать только: великий Бисмарк в самый решающий момент своей карьеры настолько бессилен, что его единственным соратником оказывается Шиллер. Конечно, в этом эпизоде, как это всегда бывало с Бисмарком, много самовлюбленности. Но факт остается фактом: Мантейфель повиновался королю, а не Бисмарку.

14 июня прусский делегат во Франкфурте объявил союзную конституцию недействительной, а на следующий день прусские посланники в Ганновере, Дрездене и Гессен-Касселе представили правительствам, при которых они были аккредитованы, ультиматум с требованием к полуночи дать согласие на все прусские предложения240. Настроения в Германии были преимущественно антипрусскими. Барон Кюбек, сообщая Менсдорфу об уходе австрийских войск из Франкфурта, особо отметил, что жители скандировали: «Трижды ура австрийцам! Победу австрийской армии!» Прусский контингент покидал город утром без оваций241.

Поздно вечером 14 июня лорд Лофтус встречался с Бисмарком, и это рандеву запомнилось ему надолго. Посол написал потом в мемуарах:

...

Слова Бисмарка звучали фальшиво и театрально, хотя, конечно, у него были причины для тревоги. С военно-стратегической точки зрения, преобладавшей тогда, Австрия была просто обязана победить, и многие военные историки могут привести убедительные аргументы, подтверждающие это мнение. Несмотря на спокойную уверенность Мольтке, его позиции не были уж столь сильны. Он должен был разделить свои силы: одну армию направить на запад против Ганновера и Гессена и три армии бросить на восток, одну – на подавление Саксонии, а две другие – ввести на территорию Австрии. Не все командующие его армиями обладали надлежащим военным опытом и пользовались безусловным доверием короля. К числу искушенных полевых командиров можно было отнести лишь принца Фридриха Карла, племянника короля, и кронпринца Фридриха. Аналогичные проблемы были и у австрийцев. Командующий австрийской так называемой Северной армией в Богемии фельдцейхмейстер Людвиг фон Бенедек (1804–1881), «лев Сольферино», прославился своей отвагой в войне 1859 года. «Уже одно имя Бенедека несло в себе угрозу молниеносного натиска, ударов слева и справа», – говорил Мольтке243. Если бы австрийский генерал и в этой кампании проявил такую же удаль, какую он продемонстрировал в роли командира корпуса, то ее исход мог стать иным, но он оказался неспособным управлять армией и в самые решающие моменты вел себя неуверенно. Мольтке пришлось поставить во главе Западной армии посредственного Эдуарда Фогеля фон Фалькенштейна, поскольку тот пользовался благосклонностью короля, однако войсками, направленными в Богемию, командовали достойные офицеры. Возглавить австрийскую Южную армию Франц Иосиф поручил бесцветному и близорукому эрцгерцогу Альбрехту, оказавшемуся способным и находчивым командующим. При содействии толкового начальника штаба Франца Иоганна он одержал убедительную победу над итальянцами244.