26 июля 1866 года Пруссия и Австрия подписали в Никольсбурге прелиминарный мир на следующих условиях:

1. Австрия полностью выходит из ассоциации германских государств.

2. Австрия признает формирование федерации северогерманских государств под руководством Пруссии.

3. Взаимоотношения между южными германскими государствами и их отношения с Северо-Германским союзом определяются на основе свободного волеизъявления и взаимных договоренностей.

4. Австрия признает изменения во владениях, осуществляемые в Северной Германии.

«Изменения во владениях», по мнению Пфальце, были самым революционным требованием Бисмарка в 1866 году270. Одним росчерком пера Бисмарк лишил независимости королевство Ганновер и трона короля Георга, кузена королевы Виктории. Герцогство Нассау, северная часть Гессен-Касселя на Майне и город Франкфурт были просто-напросто проглочены. Если в Никольсбурге Бисмарк проявил умеренность и сдержанность, то по отношению к вольному городу Франкфурту он показал себя с самой худшей стороны. Его поведение в миниатюре отобразило алчную возбужденность прусской армии после победы. 16 июля 1866 года генерал Фогель фон Фалькенштейн оккупировал Франкфурт-на-Майне и взял на себя управление городом. Через три дня прусская армия захватила и отправила в Берлин 155 фунтов серебра. Мантейфель, сменивший Фогеля фон Фалькенштейна, потребовал в течение двадцати четырех часов выплатить 25 миллионов талеров, и сумма была уменьшена до 19 миллионов лишь после того, как городские власти доказали, что они внесли часть контрибуции. Приказ поступил непосредственно от Бисмарка. Бургомистр Фелльнер попросил дать ему побольше времени, чтобы он мог проконсультироваться с городским собранием, а когда обратился с запросом к собранию, то ему отказали271. Пруссаки потребовали представить список тех, кто голосовал против внесения денег, с тем чтобы покарать их. Фелльнер отказался дать имена. 23 июля бургомистр Фелльнер покончил жизнь самоубийством. Генерал, граф Максимилиан фон Рёдерн (1816–1898), сменивший теперь уже Мантейфеля на посту военного губернатора, приказал захоронить Фелльнера в 17.00, но два сенатора, бежавшие из оккупированного города, сообщили историю о прусских «зверствах» газетам. Appelationsgerichtsrat [60] д-р Кюглер, родственник сенатора Фелльнера, преподнес генералу фон Рёдерну веревку. Генерал громовым голосом произнес «контрибуцию все равно придется платить» и продолжал дымить сигарой272. Взбешенный оппозиционностью города, в котором он провел девять памятных лет, Бисмарк 25 июля 1866 года, за день до подписания прелиминарного мира в Никольсбурге, добавил Франкфурт в список государств, подлежащих аннексии, хотя вольный город и не был включен прежде в перечень «максимальных требований»273. Граждане Франкфурта познали то, что уже давно поняли другие: Бисмарк не приемлет любую оппозицию. Примеры гораздо более изощренной и масштабной жестокости показали нам потомки победоносной прусской армии – внуки и правнуки фон Рёдернов и фон Мантейфелей в 1939–1945 годах. Триумф Бисмарка поразителен. Ему удалось полностью перестроить европейский международный порядок. Он говорил тем, кто хотел слушать, что и как собирается сделать, и осуществил свой замысел. Он достиг всего, не командуя армиями, не имея возможности отдавать приказы ни одному солдату, без своей политической партии и поддержки общественности и парламентского большинства, а скорее, наоборот, в условиях почти тотальной враждебности и неповиновения со стороны министров и государственной бюрократии. Он уже не пользовался и поддержкой могущественных консервативных группировок, помогавших ему вначале внедриться во власть. Наиболее влиятельные дипломаты внешнеполитического ведомства вроде Роберта фон дер Гольца и Альбрехта Бернсторфа были его заклятыми врагами, и ему об этом было хорошо известно. Королева и все королевское семейство его ненавидели, а король готовился отметить свое семидесятилетие. Кроме Роона и Морица фон Бланкенбурга, у него не было верных друзей, с кем он мог бы доверительно поделиться своими политическими планами. Без заступничества Роона и его неизменной преданности он вообще мог не выжить и политически, и даже физически. С полным основанием в августе 1866 года он мог стукнуть кулаком по столу и воскликнуть: «Я побил их всех! Всех!»274

После триумфа положение Бисмарка кардинально изменилось. Теперь он был национальным героем. Австрийские репарации в сорок миллионов талеров значительно увеличили финансовые ресурсы правительства, и у Бисмарка появились реальные возможности для переустройства Германии. Старый Германский союз развалился; Австрия, изгнанная из Германии, должна была определить свою новую идентификацию в роли «восточной державы». Еще до подписания прелиминарного мира в Никольсбурге официальная пресса объявила о том, что предстоят выборы и прусскому парламенту будет предложен проект нового закона о выборах. В них примут участие, помимо Пруссии и территорий, включенных в состав Пруссии (Ганновер, Нассау, часть Гессен-Касселя, Франкфурт), и другие государственные образования. Вот их перечень: Саксен-Альтенбург, Саксен-Кобург, Саксен-Веймар, Шварцбург-Зондерсхаузен и Шварцбург-Рудольштадт, княжество младшей линии Рёйсс (Гера), княжество старшей линии Рёйсс, Вальдек, Липпе-Детмольд, Шаумбург-Липпе, Мекленбург-Шверин, Мекленбург-Штрелиц, Анхальт, Ольденбург, Брауншвейг, Гамбург, Бремен и Любек. Новая избирательная система основывалась на прусском законе от 12 апреля 1849 года. Устанавливалось, что в каждом округе должно насчитываться 100 тысяч избирателей. Тогда на территории разросшегося прусского государства проживало 19 255 139 человек. Таким образом, новый парламент должен был состоять из 193 депутатов1. В новой федерации Пруссия заняла главенствующее положение: на нее приходилось четыре пятых и населения, и территории.

Предстояло разрешить еще одну проблему. Почти четыре года правительство Бисмарка существовало без утвержденного парламентом бюджета. Бисмарк уже убедил короля в необходимости пойти на некоторое примирение с либеральной оппозицией, с тем чтобы преодолеть бюджетный тупик. Более того, он проявил инициативу и еще до одобрения текста соглашения с Австрией попросил ландтаг возобновить заседания. Роль посредника Бисмарк поручил жене. 18 июля он написал Иоганне: «Почему палаты бездействуют? Поговори с Эйленбургом и скажи ему, что парламентскому корпусу следовало бы вмешаться до того, как начнутся серьезные переговоры»2. Он хотел использовать либералов и националистов как весомый политический фактор на переговорах, дающий ему право выступать от имени всей нации. Одновременно Бисмарк дал понять коллегам в правительстве, что его величество, возвратившись в Берлин, сразу же на ландтаге поставит вопрос об урегулировании свары вокруг бюджета. Король согласился – к ужасу «министров конфликта» – запросить индемнитет [61] за неконституционное прошлое.

Но значительные перемены на политических фронтах Пруссии начали происходить еще до возвращения короля в Берлин. 28 июля появилась новая партия, заявившая о своей преданности Бисмарку и нарекшая себя свободно-консервативным союзом. Трейчке написал жене: «Революция у нас теперь пошла сверху»3. Многие либералы признали, что ошибались. Рудольф Иеринг (1818–1892), профессор права в Гёттингене4, назвавший войну «ужасающе бездумной», покорился «гению Бисмарка»5. Либералы и националисты помирились со своим бывшим оппонентом, поскольку, как отметил Кристофер Кларк, Бисмарк нанес поражение неоабсолютистской и католической Австрии, одержав великую победу над силами реакционного католицизма. Политические действия Бисмарка и победа протестантского королевства предопределены свыше, и поэтому они прогрессивны6. Надо не забывать, что в шестидесятые годы в Риме все еще владычествовал папа Пий IX, при котором либерализм осуждался. Бисмарк оказался на стороне врагов Римской католической церкви, заключив альянс с «безбожным» Итальянским королевством, захватившим папские территории во время борьбы за создание единого государства и унаследовавшим завет премьер-министра графа Кавура « una liberta chiesa nello stato libarale » – «свободная церковь в свободном государстве». Не случайно государственный секретарь Ватикана кардинал Антонелли, узнав о поражении австрийцев при Кёниггреце-Садовой, удрученно произнес: « Casca il mondo! » («Мир рушится!»)7