Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце сентября проводились ежегодные королевские маневры. Майор Штош сообщал другу, что король остался доволен развертыванием войск. В том же письме он пересказал содержание разговора между Бисмарком и кронпринцем о ситуации вокруг Шлезвиг-Гольштейна:
КРОНПРИНЦ. Вы хотите их аннексировать?
БИСМАРК. При возможности, да, но я не хотел бы из-за них развязывать европейскую войну.
КРОНПРИНЦ. А если такая угроза возникнет?
БИСМАРК. Что ж, тогда я напомню о «февральских условиях».
КРОНПРИНЦ. А если с ними не согласятся?
БИСМАРК. Войны из-за этого не будет. «Февральские условия» – это наш ультиматум.
КРОНПРИНЦ. А что случится с герцогом Фредериком?
БИСМАРК. Все зависит от расклада карт.
Штош добавляет: «К концу разговор принял резкий тон… Вследствие своей жесткости Бисмарк нажил себе много врагов в аристократических кругах и нарастил армию оппо-зиции»189.
Вскоре после учений Бисмарк отправился с семьей отдыхать в Биарриц. Здесь 4 и 11 октября он встречался с Наполеоном III. О чем они говорили – практически ничего не известно. Бисмарк наверняка пытался добиться взаимопонимания с Францией, намекая на шаткость Гаштейнской конвенции. Вавро и Эйк полагают, что Бисмарк предложил Наполеону Люксембург взамен нейтралитета в австро-прусской войне. Пфланце считает это маловероятным190.
Где-то в начале нового 1866 года Бисмарка навестил Эрнст Людвиг фон Герлах, один из его прежних патронов. О своем визите он написал в дневнике как о событии, не принесшем ему радости. Встреча убедила его в том, что Бисмарк лишен христианской морали, которую, как надеялись братья Герлах и другие благочестивые люди, им удалось вселить в молодого Бисмарка191. Пертес тоже заключил, что Бисмарк циничен, ни во что не верит, холодный и расчетливый прагматик. Действительно, если вспомнить, что за последующие десять лет Бисмарк развязал две войны, растоптал суверенные права германских князей, совершил «революцию» в избирательной системе, введя всеобщую подачу голосов, объявил войну римской католической церкви, навязал гражданский брак, развод и школьные инспекции благочестивым подданным Пруссии, то, наверное, и можно сделать вывод о его пренебрежительном отношении к религии. Однако, как мы знаем, к Бисмарку неприменимы упрощенные оценки. Возле его постели всегда лежали богоугодные книги, и сам он категорически отрицал, что у него нет веры. Свои грандиозные достижения Бисмарк, как представляется, имел обыкновение приписывать Богу. Тем не менее не вызывает сомнений то, что он отверг протестантский неопиетизм Герлаха.
19 февраля 1866 года королю Вильгельму I вручил свои верительные грамоты новый британский посол лорд Лофтус. Согласно «Оксфордскому словарю национальной биографии», лорд Август Уильям Фредерик Спенсер Лофтус (1817–1904) был «если не способным, то вполне адекватным дипломатом, чье повышение по службе несколько опережало его реальные возможности». По крайней мере лорда Лофтуса вряд ли можно было назвать «дурным» и «зловредным», как это сделал Дизраэли192. Лорд сошелся с Бисмарком, завел деловые отношения с германскими дворами и стал свидетелем многих драматических событий. Я приведу отрывок из его мемуаров, показывающий, насколько хорошо он понял специфику прусского королевского двора:...
«Не существует более блистательного двора, чем прусский, и нет другого такого двора, где бы относились к иностранцам с такой же любезностью и гостеприимством, как в Пруссии. Любой член королевского дома Европы, прибывающий в Берлин, размещается во дворце, и на все время пребывания ему предоставляются кареты и слуги. Все расходы двора – цивильный лист, содержание многочисленных дворцов и резиденций в разных частях королевства, всегда готовых к приему гостей, – оплачиваются за счет доходов от владений короны (называемых Kronfideicommis ), весьма значительных. Этими доходами полностью распоряжается сюзерен, и они не зависят от парламента. Все члены королевской семьи получают dotations , которые король назначает им из средств короны, и они также не подлежат одобрению парламентом»193.
Лофтус появился в Берлине, когда отношения между Австрией и Пруссией продолжали неуклонно обостряться. 28 февраля 1866 года король созвал коронный совет. В нем участвовали все, кто играл решающую роль в решении военных, политических и дипломатических проблем; приехал и Мантейфель как губернатор Шлезвига194. Официальная «Провинциелль корреспонденц» сообщила о событии и последующей беседе короля с начальником генерального штаба, но проигнорировала слухи об агрессивных намерениях, обсуждавшихся якобы на совете. Газета лишь отметила: «Вену вновь начинают обуревать чувства застарелой завистливой подозрительности, и прусскому правительству придется в будущем позаботиться о своих национальных интересах»195. Тем не менее на совете Бисмарк четко заявил о том, что «демонстрация силы за рубежом и война, предпринятая во славу Пруссии, благотворно повлияли бы на разрешение внутренних конфликтов»196. Мольтке доложил о выдвижении австрийских войск в Богемию, отметив, правда, что австрийские части в Венеции «еще не приведены в состояние боевой готовности» и «нет никаких признаков закупки лошадей». В 1866 году было мобилизовано 120 тысяч лошадей, общая мобилизация обычно и начинается с закупок больших партий буцефалов. Во время Франко-прусской войны 1870 года Пруссия использовала 250 тысяч лошадей, а Франция – более 300 тысяч. То есть в первые месяцы 1866 года Мольтке мог быть уверен в том, что австрийцы еще не приступили к мобилизации197.
7 марта 1866 года лорд Кларендон, министр иностранных дел Великобритании, писал с тревогой Лофтусу:
...
«Можно ли найти какое-либо здравое, благопристойное или просто человеческое объяснение причин, по которым Пруссия должна начать войну? Она не может сослаться на желание расширить территориальное пространство и в равной мере не может, не лукавя, заявлять, что неадекватное управление австрийскими властями Гольштейном послужило casus belli , хотя Бернсторф говорил мне недавно, что вольности, разрешенные в Гольштейне генералом Габленцем, и враждебные статьи в газетах, инспирированные Австрией, для Пруссии труднопере-носимы»198.
Да и сам Бисмарк понимал, что у него еще нет очевидных оснований для войны. Надо было туповатому Менсдорфу, австрийскому министру иностранных дел, выкинуть какую-нибудь глупость, чтобы дать Бисмарку хотя бы зацепку для развязывания войны, но граф пока ничего такого не сделал. Информированная графиня Габриела Гацфельдт в письме Менсдорфу, глумясь над Бисмарком и сравнивая его с унтер-офицером в прусском полку, предупреждала:
...
«Здесь все считают: Бисмарк выжил из ума и настолько запутался во внутренних и международных проблемах, что жаждет развязать войну tout prix [55] , с тем чтобы выкрутиться и сохранить свое положение»199.
Даже Роон, близкий друг Бисмарка, начал тревожиться за состояние его психического и физического здоровья. 26 марта 1866 года он мрачно писал Морицу фон Бланкенбургу: