– Этторе передал щенка тебе. Пип, пожалуйста. – Она вновь хватает его за руку, когда он поворачивается, чтобы идти.

– Я хочу услышать правду, Клэр. Я не могу… я не хочу, чтобы ты мне лгала. – Он с трудом сдерживает слезы.

– Хорошо, Пип. Хорошо. Я… я влюблена в него. Но я не собираюсь бросать тебя.

Она не может заставить себя сказать, что не бросит Бойда; она не в силах представить, на что будет похожа ее жизнь, если она останется с ним навсегда. Но именно такое обещание она давала, вступая в брак. Она словно раздавлена какой-то неимоверной тяжестью. «Вы, часом, не в положении?» Если это так, то нет ни малейшего шанса, что это ребенок Бойда. Как может их брак продолжаться в таких обстоятельствах? И все же, несмотря на все свои страхи, она чувствует прилив счастья. Ребенок, ребенок Этторе. Лицо Пипа кривится, и ей кажется, он вот-вот заплачет, но потом она понимает, что это гримаса отвращения.

– Как ты могла, Клэр? Он на итальянском-то едва говорит, не то что на английском! Могу поклясться, что он не умеет ни читать, ни писать. Он же… грязный крестьянин!

– Пип! – Клэр ошеломлена. – Откуда в тебе столько злости? Грязный крестьянин? Ты говоришь, как… – Она роется в памяти, поскольку слова эти явно не его. И тут она понимает – это так похоже на Марчи. Клэр сжимает губы, и щеки Пипа заливаются краской. Он поражен, пристыжен, но по-прежнему дерзок.

– Ладно, но ведь ты не будешь больше с ним встречаться? Ты не пойдешь больше в Джою, – говорит он.

– Нет. Нет, не пойду.

– И ты по-прежнему любишь отца? Ты ведь всегда говорила мне, что это возможно – любить сразу двоих, как отец любит мою мать и тебя, – с детской наивностью, которую он еще не до конца перерос, говорит Пип в середине этого пугающе взрослого разговора.

Пип смотрит себе под ноги, где блаженствует Пегги, лежа на спине: надутый животик, болтающиеся лапы, закатившиеся глазенки, разметанные уши. Клэр ждет какого-нибудь знака, что после разговора все хоть как-то уладилось. Она чувствует, как давит на нее бремя обещания не бывать больше в Джое. Все это слишком тяжело, невыносимо. Ей хочется лечь, и она опирается на стену одной рукой, ощущая крупные камешки и слой пыли, осевшей на каждом выступе. Это древняя стена в три метра толщиной была построена в другом веке, чтобы обороняться от бандитов и воров. И теперь бандиты и воры возвращаются, и Клэр одна из них.

– Как это могло случиться? – бормочет она, качая головой в ответ на вопросительный взгляд Пипа.

– Он придет завтра на вечеринку? – мрачно спрашивает Пип.

– Нет. Конечно нет.

– Почему ты так уверена? Ведь Леандро любит его. Да и у Марчи никогда прежде не было семьи – ни братьев, ни сестер, ни кузенов, ни племянников.

– Вы стали большими друзьями? Ты и Марчи. Я… рада.

– Ну, выбор у меня был небогатый. Папа в городе, а ты… – Пип умолкает, вновь отводя взгляд. – А ты была занята. Ходила гулять. А что должен был делать я все это время?

Еще раз полоснув ее по сердцу, он начинает подниматься по лестнице, и Пегги карабкается вслед за ним. Клэр некоторое время медлит в тени – на пороге кухни, на пороге двух миров, двух жизней. Она прикладывает к животу руку. Конечно, еще ничего нельзя почувствовать, еще слишком рано. После приезда в Италию она похудела, и ее живот теперь – впадина между костей таза; кожа по-прежнему упругая и гладкая на ощупь. И все же она знает. Она абсолютно уверена. И в этом пограничном пространстве, где можно ненадолго отбросить мысли о будущих горестях, она улыбается.

Клэр старается держаться подальше от Бойда. Ему нужно работать, но он пребывает в состоянии нервного возбуждения: то и дело встает из-за письменного стола, чтобы пройтись по гостиной или террасе, выйти во двор, где стоит неподвижно, словно не в силах вспомнить, зачем пришел. Клэр прислушивается к звуку его шагов и старается не попадаться ему на глаза. Она и Пип провели в массерии гораздо больше времени, чем он. Они лучше тут ориентируются, знают все потайные уголки и лестницы, выходы на крышу, треснувшую скамью в огороде. Она идет по коридору в комнату, где жил Этторе, и стоит там среди белизны и пустоты, ложится на голый матрас. Не осталось ни запаха, ни следа. Отец моего ребенка. Клэр мысленно произносит эти слова снова и снова. Почему-то она уверена, что Этторе будет рад. Там, где так много смертей, разве можно не радоваться появлению новой жизни? Она думает о Якопо, о том, как его любят и оберегают, а ведь он незаконнорожденный, сын любовника Паолы, погибшего в бойне у Джирарди, но это, кажется, никого не смущает. Ее снедает желание сказать о ребенке Этторе и заглянуть ему в глаза. Однако скоро комната начинает казаться слишком пустой и слишком тихой, и на фоне этой тишины мысли Клэр становятся оглушительными, и она уходит оттуда.

Из-за двери мышиной комнаты она слышит смех Марчи и приглушенный голос Пипа. Играет музыка, и Клэр не может разобрать слов. А ведь Марчи говорила, что им нужно поберечь иголки для вечеринки. Она сказала это в тот момент, когда Клэр собиралась танцевать с Пипом. Клэр кладет ладонь на деревянную дверь и прижимается к ней ухом, закрывает глаза и чувствует себя за сотни миль от них, за сотни миль от Пипа. Клэр вновь бередит свои раны – она слишком часто оставляла Пипа одного ради того, чтобы быть с Этторе; она отвернулась от Пипа с того самого момента, когда племянник Леандро потерял сознание на террасе у нее на глазах. Не в силах больше выносить этой муки, она стучит в дверь и входит в комнату с неуверенной улыбкой, надеясь приобщиться к их веселью, увидеть Пипа улыбающимся. Она ожидает, что они танцуют, как в тот раз, или репетируют, но они сидят рядышком на старом диване. Марчи поджала ноги, словно девчонка, ее руки сомкнуты под коленями, она сидит лицом к Пипу и восторженно внимает тому, что он говорит. Они не сразу замечают Клэр, поскольку не слышали, как она вошла.

– Надеюсь, я не помешала, – говорит она.

Пип умолкает на середине фразы и краснеет.

– Клэр! – восклицает Марчи, опуская на пол босые ноги, белые, ухоженные, с перламутровыми ногтями. Она как будто собирается подняться, но затем передумывает. Пип тоже не встает, и Клэр возвышается над ними, делая робкую попытку завязать беседу, глядя на них с непривычного ракурса. – Мы тут как раз… обсуждали пьесу, – говорит Марчи. – Правда, Пип?

Ее зубы и язык потемнели, и Клэр замечает на полу два испачканных бокала и кувшин темного красного вина. Она чувствует его запах в воздухе, в дыхании Марчи. Она смотрит на Пипа, ожидая увидеть те же признаки, но он не открывает рта и лишь кивает в ответ.

– А, ясно, – говорит Клэр. Она вновь смотрит на Пипа, и по тому, как он отводит глаза, ей становится ясно, что он тоже пил вино и не хочет, чтобы она это заметила. – Как продвигается дело? – спрашивает она.

– Полагаю, нормально. – В его ответе слышится нечто среднее между грубостью и нетерпением.

– Я думала пойти прогуляться – не составишь мне компанию? Чтобы защитить меня от мятежников и бандитов, о которых все твердят? – Она улыбается. Ей хочется взять его за руку и вытащить из этой комнаты, и она знает, что не может этого сделать. Уже не может.