Кэтрин не стала спорить и со вздохом спустила ноги с кровати.

Маскарад был неизбежен.

Она не сопротивлялась, когда ей щипали щеки, пытаясь вернуть им хоть немного краски. Абигайль, в свою очередь, не проронила ни словечка по поводу лица Кэт, опухшего от слез.

– Ах, леди Кэтрин, – ворковала служанка, – все будет хорошо. Король очень милый, вот увидите!

Кэт хмурилась и ничего не говорила.

Ее упаковали в платье из белого крепа с широкими винно-красными лентами и вручили маску тонкой работы из слоновой кости, усыпанную стразами. Пока Абигайль затягивала корсет, Кэтрин взглянула на свое отражение в зеркале. Ни дать ни взять кукла, которой место на полочке.

Наконец, Абигайль добавила заключительный штрих – тиару, всю в бриллиантах и рубинах. В ней Кэтрин уже не походила на куклу. Она выглядела, как королева.

В изумлении она приоткрыла рот и затаила дыхание.

Она пообещала Джокеру, что откажет Королю. Она дала слово.

Но это слово было дано девочкой, которая вместе с лучшей подружкой собиралась открывать кондитерскую. Это слово давала девочка, готовая забыть о том, что принадлежит к дворянскому сословию, при условии, что сможет разделить жизнь с любимым человеком.

Это слово было дано девочкой с совершенно иной судьбой.

Прищурившись, она подняла руки и поправила на голове тиару.

Мэри-Энн выдала ее тайну. Джокер сам вынес себе приговор.

Но, может быть, все было не напрасно.

Кэт подняла голову и в первый раз осмелилась представить себя королевой.

– Его сиятельство Кабриолет Т. Пинкертон, благороднейший Маркиз Черепашьей Бухты! – провозгласил Белый Колик. – В сопровождении супруги, леди Идонии Пинкертон, Маркизы Черепашьей Бухты, и дочери, леди Кэт…

Носовым платком с вышивкой в виде розовых бутонов Кэт заткнула Кролику рот. Он замолчал и смотрел на нее, безумно вращая глазами.

Родители, уже вошедшие в бальный зал, остановились и с тревогой оглянулись на нее. Кэт изобразила для них улыбку.

– Проходите, – сказала она им. – А меня, полагаю, уместнее объявить отдельно.

Она смерила церемониймейстера ледяным взглядом.

– Это более приличествует будущей Червонной Королеве, вы не находите?

Маркиз и Маркиза, обменявшись удивленными, но радостными взглядами, стали спускаться по лестнице.

Белый Кролик вытащил платок изо рта и откашлялся. На мордочке у него было написано нечто среднее между раздражением и благодушием.

– Конечно, леди Пинкертон, вы совершенно правы! – Выпятив грудь в попытке сохранить достоинство, он протрубил в фанфары еще раз. – Леди Черепашьей Бухты Кэтрин Пинкертон!

– Так-то лучше, – сказала Кэт и, выпрямившись, направилась к дверям. Ей хотелось выглядеть уверенной и собранной, но во рту оставался горький привкус затхлого кекса с сухофруктами.

Кэт не смотрела ни на кого из гостей и порадовалась, что все в масках – можно притвориться, будто никого не узнаешь. Два-три гостя, раболепно кланяясь, попытались к ней подойти – видимо, в надежде заслужить милость будущей королевы, но Кэт ускользнула от льстецов, пока они не успели начать разговор. Она даже притворяться не стала, что кто-то из этих лицемеров ей интересен или нужен.

– Кэтрин! – Чья-то полная рука ухватила ее за локоть и с силой развернула.

Маргарет Дроздобород присела в реверансе. Ее рот кривился в улыбке, а носа не было видно за пронзительно-розовым пятачком.

– Слышали последние новости?

Кэтрин не сумела выжать из себя ответную улыбку, несмотря на явно приподнятое настроение Маргарет.

– Нет, думаю, не слышала, – ответила она скучающим голосом.

Маргарет мечтательно вздохнула.

– Герцог был у моего батюшки и посватался. Ко мне!

– Поверить не могу.

– Но это так! И завтра у нас первая встреча в присутствии родителей. О, леди Кэтрин, меня так и распирает от радости. – Подхватив Кэт под ручку, она принялась обмахивать веером разгоряченное лицо. – Мораль, разумеется такова: канарейка в клетке не ест из рук гадюки.

– Что за чепуха!

Маргарет недоумевающе заморгала.

– Простите?

– Какой в этом смысл? «Канарейка в клетке не ест из рук гадюки»? У гадюк нет рук. А канарейка – станет ли она прятаться в клетку от кого-то, кто кажется опасным? Может, и станет. Но ведь этот кто-то может оказаться вовсе не опасным. Что если гадюка просто хотела поделиться зернышками! Вы подумали об этом, когда сочиняли эту свою смехотворную мораль?

Маргарет попятилась.

– Но… Но вы, кажется, не совсем поняли…

– Все я прекрасно поняла. Эти ваши с позволения сказать морали – просто уловка, чтобы казаться лучше других. Чтобы обращаться с нами так, будто мы не столь умны и добродетельны, как вы. А на самом деле вы лишь пытаетесь скрыть свою неуверенность! Это неумно, недостойно, и я больше не намерена этого терпеть.

Щеки Маргарет стали такого же ярко-розового цвета, как ее маска-пятачок.

– Что вы… это несправедливо! Я никогда… – запыхтела она. – Как вы можете, леди Пинкертон! Я надеялась, что вы больше, чем кто-либо другой, порадуетесь за меня, но теперь вижу, что для этого в вас слишком много недостойной зависти. Полагаю, вы не станете спорить с тем, что я всегда была выше вас во всех отношениях и придерживалась куда более высоких моральных устоев, но тем не менее делала все возможное, чтобы сохранять к вам расположение и пыталась поднять до своего уровня, чтобы вы увидели, наконец, свои заблуждения.

– Умоляю, оставьте меня.

Глазки Маргарет обратились на кого за спиной у Кэт.

– Ах! Добрый вечер, милорд!

– Добрый вечер, миледи.

Обернувшись, Кэтрин увидела, что к ним подошел Герцог Свинорыл. Его маленькие ушки радостно трепетали. На нем был точно такой же пятачок, как на Маргарет – правда, облик герцога от этого почти не изменился.

Она брезгливо поморщилась.

– Как поживаете, леди Пинкертон? – спросил Герцог.

– Очевидно, не так хорошо, как некоторые.

– Леди Пинкертон сегодня не в настроении, – процедила Маргарет.

– Очень жаль это слышать. Я хотел бы перемолвиться с вами словечком, – Герцог откашлялся, и его голос зазвучал мягче, – но лишь после того, как леди Дроздобород ответит, не сталось ли у нее еще незанятых танцев в бальной книжечке?

– Что-то мне подсказывает, что вы можете выбрать любой, – буркнула Кэтрин, но ее мелкий выпад остался незамеченным, так как Герцог и Маргарет конфузились и любезничали, и наконец Маргарет пробормотала что-то насчет того, что ей нужно попудрить носик, и унеслась прочь.