Внезапно словно тяжелая стальная плита пресса навалилась на Андрея сверху и начала методично и неуклонно вдавливать его в кресло, в пол кабины, в землю. Она очень хотела сплющить его, размазать подобно куску масла на бутерброде.

Было плохо. Было тяжело. Невообразимо тяжело, как будто трое или четверо Андреев уселись на плечи, живот и ноги. Не просто уселись, а то и дело принимались скакать, да так активно, что трещали ребра.

А в наушниках спокойный голос с земли продолжал отчитывать:

– …десять секунд – полет нормальный… двадцать секунд – полет нормальный… тангаж – в норме… тридцать секунд – полет нормальный… траектория стабильна…

Спустя какое-то время (ему показалось – вечность) корабль дернулся, на мгновение мышцы внизу живота сцепились в узел, как это бывает при спуске на скоростных лифтах. Голос в наушниках произнес:

– Отстрел первой разгонной ступени. Полет нормальный.

– Держись, Везунчик, – прохрипел Хрусталев, – сейчас вторая пойдет.

В этот раз рывок был не таким сильным, но измученному позвоночнику Андрея его хватило с лихвой. Некто могучий и неласковый со всей силы пнул его в спину. На секунду Андрей даже вроде бы потерял сознание.

Очнулся от шипения статики в наушниках. Голос земли молчал.

Казалось, хуже быть уже не может.

Паническая мысль «падаем?» появилась и тут же пропала. Вторая ступень отработала свое, электрическая искра воспламенила заряды отстрела, цилиндр разгонных «пакетов» ухнул вниз, и наступила невесомость.

Первые секунды после того, как страшная тяжесть ушла, Андрей как будто снова ощутил себя младенцем в утробе. Говорят, эмбрион не чувствует собственного веса и именно потому кричит, появляясь на свет, – протестует против неожиданно навалившейся на него тяжести.

Но когда первая эйфория абсолютной легкости прошла, у него вдруг все поплыло перед глазами. Андрей еще лежал в стартовом кресле, но на мгновение ему показалось, будто он падает в бесконечный колодец, летит в бездну…

Андрея стошнило. Хрусталев едва успел протянуть ему пакет. Потом стошнило еще раз, всухую. В животе было пусто – за сутки перед отлетом медики кормили Андрея только глюкозой, внутривенно. Еще давали немного меда, он безопасен – усваивается целиком.

По просьбе Андрея Хрусталев расстегнул страховочные ремни на поясе и груди. Стало чуть-чуть полегче.

– Хреновый из меня космонавт? – спросил он глухо, все еще прижимая ко рту гигиенический пакет.

– Нормальный. Вот если бы ты не блевал, я бы удивился. Через это все проходят – кто сразу, кто на второй день, на «Альфе» со мной в экипаже американец был, так он почти неделю продержался. А потом – всю кают-компанию уделал… – Хрусталев рассмеялся. – Сколько нас на центрифуге ни крути, организм все равно свое возьмет. Ему привыкнуть надо. Через пару часов все образуется, терпи, парень.

– Почему замолчала связь?

– Э-э, брат, я бы и сам хотел это знать. Алексей, что у тебя?

– Пока проверяю. Несущая есть. Машина сносится с землей без проблем, сейчас как раз принимает поправки. Телеметрия идет. Только голосовая связь отказала.

Петр Дмитриевич с замиранием сердца смотрел за разгорающейся внизу суматохой. В отрывистых командах, нервной скороговорке техников и суете двигателистов у своих пультов чувствовалась какая-то нервозность.

Что-то было не так.

Полковник обернулся к своему провожатому – бойкому пареньку из пресс-службы ЦУПа:

– В чем дело?

Тот быстро повторил вопрос в болтающийся у губ микрофон внутренней связи, вздрогнул, быстро стрельнул глазами по сторонам. Лицо его окаменело.

– Проблемы?

Парень кивнул, разом растеряв весь свой лоск и гордость, промямлил:

– Вас ждут у пульта руководителя полетов. Это… во-он там.

Он вытянул руку буквально на мгновение, указывая куда-то в сторону, но полковнику хватило этого времени, чтобы разглядеть: рука заметно дрожала.

Руководителя полетов на своем месте не оказалось. Вокруг пульта столпились несколько человек с растерянными лицами, они практически не шевелились, и издалека их можно было принять за каменные изваяния. Монотонный голос считывал данные телеметрии, за соседним пультом кто-то лихорадочно стучал по клавишам.

Мрачный помощник объяснил полковнику:

– Разгонная ступень сработала нештатно. Телеметрия показывает аварийный отстрел за восемь секунд до конца работы двигателей.

– Чем это может грозить? – спросил полковник. – Катастрофой?

– Катастрофы не будет. Программа после отработки второй разгонной ступени скорректирует курс, и корабль на основном двигателе пойдет к Луне.

Петр Дмитриевич нахмурился. Откуда тогда эта нервозность, растерянные лица, чуть ли не паника…

– Значит, все в порядке?

– В порядке?! Все очень не в порядке, уважаемый! В полной ж… гм… Это не просто неполадки, это конец программы. Им не хватит топлива вернуться!

– Все, – сказал вдруг кто-то за спиной обреченным голосом. Петр Дмитриевич узнал его – высокий тенорок руководителя полета вряд ли можно с кем-то перепутать.

И только теперь полковник понял, что монотонный голос отнюдь не считывает данные телеметрии, он пытается связаться с кораблем:

– «Россия», это ЦУП, ответьте… «Россия» – ответьте, это ЦУП… «Россия»…

– Я приказал отменить программу полета и перейти на аварийную схему, но… сами видите…

– Что значит – «аварийная схема»?

– Как у «Аполлона-13» – коррекция курса, облет Луны, возвращение к Земле, последняя коррекция на остатках топлива уже у самой атмосферы и посадка… но теперь… без связи… бесполезно…

– Они живы?

– Да, несомненно. Телеметрия проходит прекрасно, их бортовая ЭВМ принимает наши поправки, а голосовой связи нет. Наверное, что-то случилось с антенной во время разгона. «Россия» нас не слышит.

– А вы можете послать на бортовую ЭВМ данные по этой «аварийной» схеме?

– Нет, уже нет. Первый сеанс заканчивается, машины общаются сами, без нашего участия. А пока мы пересчитаем, к следующему сеансу связи они уже сделают виток и уйдут с орбиты…

– Как вы думаете, Петр Дмитриевич, эта авария, исчезновение связи с кораблем – случайность?

– В смысле? Что вы имеете в виду?

– Если судить по прежним случаям с Катукиным, все это больше похоже на целенаправленное действие Удачи.

– Вы хотите сказать?..

– Да. Ей не так и важно, вернется Везунчик или нет. Для нее это не имеет никакого значения…

7

– Командир, что будем делать?