Не думаю, что мама когда-либо знала, что Камень был чем-то большим, чем красивой безделушкой. Она умерла, так и не поняв, сколько горя он причинил, сколько зерен ненависти посеял и как защищал ее всю жизнь.

Как бы я хотела рассказать Стивену, что она пыталась послать ему Камень, что хотела все исправить между ними и умерла раньше, чем смогла это сделать. А из-за того, что сняла кольцо по его просьбе, возможно, она и умерла.

Пробегаю пальцами по гладкой поверхности стекла в последний раз. Это единственный физический кусочек мамы.

Потом наконец возвращаю Камень Елены настоящему владельцу. Опускаю его в гроб и отворачиваюсь, когда Уилл закрепляет последние винты, чтобы соединить кости, которые никогда больше никто не разъединит.

Уилл и Том прыгают в глубь ямы и постепенно опускают гроб. Мы помогаем им выбраться из могилы и потом, дыша тяжело и неровно, все берем по лопате.

Ранние лучи рассвета начинают нагревать горизонт, когда первый комок земли с моей лопаты падает на гроб.

Потом вторая лопата.

Третья.

А затем что-то врезается в меня с силой волны.

Птицы легко приспосабливаются.

Они летят на юг и находят способ выжить. Или… нет.

Я смог добраться так далеко на юг, до Норуолка.

Стою на платформе и пытаюсь не обращать внимания на тупую боль в руке. Рана перевязана бинтами, как в том ужасном фильме, который мы с Финеасом смотрели в кино несколько лет назад. «Рука Мумии».

Я и мумии. Мы просто продолжаем вставать из могилы.

Вдыхаю все еще темный утренний воздух и пытаюсь перестать оглядываться через плечо. Гадаю, придет ли кто-то за мной из преступного мира после того, что я сделал с Ларкиным. Думаю, теперь это не имеет значения. Раскачиваюсь на пятках. В руке пульсирует боль. А потом ветер меняется, и мои ноздри начинает покалывать.

Глотками вдыхаю воздух, в котором неожиданно появилась соль.

Он наполняет мой нос, волосы, кожу. От запахов у меня кружится голова. Земля. Пот. Сам ветер пахнет как цвета, переплетающиеся и завязывающиеся вместе.

Фрукты. Приторный сладкий запах духов. Другие запахи, которые я раньше не чувствовал и не почувствую никогда больше.

Дочка Джульет все-таки это сделала.

Она избавилась от наследия Финеаса.

Я закрываю глаза.

Представляю Матильду. Гадаю, будет ли этого достаточно.

Мои легкие наполняются воздухом, который избавлен от Проклятия.

Наконец свобода.

Я делаю шаг вперед.

Представляю, что у меня растут крылья.

Вдалеке звучит гудок поезда.

Воздух.

Нет сомнений, воздух снова ожил.

Он поет от запахов, каждый из них такой же разный и сложный, как гармонии. После месяцев пустоты они практически сбивают с ног – смесь компоста и мокрой земли, цветов, мускуса и пота. Уилл наполняет воздухом легкие, а потом поворачивается ко мне с застывшей в пространстве лопатой.

– Айла. – Вижу, как двигаются его губы, но все еще не слышу его.

Мы все инстинктивно смотрим на небо, пустое, безоблачное и пока еще не усыпанное звездами.

Потом Беас делает глубокий вдох и открывает рот, чтобы запеть, но слышится только монотонный шепот.

Она снова закрывает рот в замешательстве.

– Почему не получается? – спрашивает она.

– Подождите. – Джордж поднимает лопату. – Поторопитесь, помогите мне закапывать. Запахи были первыми. Они будут возвращаться, скорее всего, в том же порядке, что и исчезли.

Мы спешим заполнить землей остальную часть ямы, лихорадочно кидая землю вниз, разглаживаем ее, выравнивая поверхность, чтобы скрыть то, что сделали.

Потом Джордж встает на колени, чтобы достать мешочек с вариантами, и посыпает ими свою голову. Они ложатся слоем на его ресницы и скулы. Он открывает глаза и моргает.

– Ничего. – Он поворачивает руку ладонью вверх, чтобы ветер поймал варианты и унес их. – Варианты больше не работают.

– Смотрите! – кричит Беас. Она показывает на небо.

Над нами словно раздернули гигантский занавес. Глубоко вдыхаю, когда первые звезды начинают разрывать темноту. Я почти забыла, какие они красивые.

– Да, – бормочет Джордж, роняя пустые мешочки от вариантов на землю, устремив глаза в небо, – вот они.

Тяжесть покидает мою грудь с каждым новым огоньком.

Три.

Потом еще шесть.

Десять.

Созвездия сплетаются на небе.

Одинокие звезды зажигаются огоньками. Потом группки маленьких и далеких появляются в легкой дымке. Через мгновение я отвожу глаза от неба и наблюдаю за лицами других ребят.

Радость расцветает в груди.

У Беас на губах восхищенная улыбка, а Том смотрит только на нее. Джордж упал на колени. А Элиза – спокойная, уравновешенная Элиза – зажимает рот ладонями, по которым текут слезы. Уилл так смотрит на небо, словно он мог бы выпить его, будто никогда не видел ничего красивее.

А потом он смотрит на меня.

И бросает лопату на землю.

– Уилл… – начинаю я говорить.

Он подходит ко мне в три шага.

Обхватывает мое лицо ладонями, целует меня крепко и нежно и светится от счастья на виду у всех. Я не думаю, я просто тоже целую его, мы оба покрыты потом и грязью, но я обнимаю его за шею, чтобы прижаться еще ближе, когда звезды взрываются, появляясь у нас над головами. Том орет:

– Вот это да! – и чуть не душит Беас в долгом поцелуе.

Элиза выглядит ошеломленной, у нее на лице смесь потрясения и удивления тому, что происходит перед ней. Но когда Джордж наклоняется вперед, она сразу же становится собой.

– Нет, – говорит она, останавливая его наманикюренными пальцами, покрытыми землей, вытирает влажные от слез глаза запястьем, – ни разу, только не сейчас.

– Но… может, когда-нибудь? – улыбается Джордж. Его волосы взлохмачены, а лицо покрыто грязью. Он разводит руками, одновременно делая почтительный шаг назад.

– Может быть, Макельрой, – говорит она, глядя на него, улыбается и смотрит на небо. – Но, скорее всего, нет.

Беас крепко обнимает меня.

– Ты была права, дорогая подруга! – шепчет она, целуя меня в висок. – Спасибо.

Мы вопим, орем, кричим, прыгаем, скачем, разбрасывая инструменты на поле позади маминого дома, а потом пускаемся бежать. Скоро я вернусь и посажу целый сад, который прикроет могилу, и ее никто никогда не найдет. Но пока рассвет разливается по небу, принося с собой далекие звуки гудков.