Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ренэфу казалось, что всё ему подвластно… Как же сильно он ошибался!.. Но платить за это пришлось не ему, а другим, и в том была величайшая несправедливость. Принять заслуженное наказание было не страшно. Страшно было понимать, что уже ничего не можешь исправить, оказаться лицом к лицу с осознанием собственной никчёмности, от которого тщетно пытался бежать всю сознательную жизнь. Как он посмотрит в глаза Императору, Ренэф просто не знал. Он мечтал вернуться с победой, мечтал, что отец будет гордиться им, а в итоге лишь доказал всем – и себе самому! – что действительно никогда не сумеет сравниться с Хэфером. Мать, конечно, не покажет своего разочарования, но это не значит, что не будет испытывать его. Дядя… о, лучше не думать о том, что скажет дипломат, когда узнает, как царевич Эмхет поступил с послом, и что из этого вышло… Но пока Ренэф не мог найти в себе сил даже на то, чтобы посмотреть в глаза оставшимся имперским солдатам – и своим, и тем, что служили под началом Нэбвена.
Царевич тряхнул головой, пытаясь отбросить терзавшие его мысли. С той ночи жизнь стала похожа на кошмар, от которого он всё никак не мог очнуться, противостоять которому он был бессилен. Но сейчас важно было помочь Нэбвену, и всё остальное отступало на второй план.
Рядом с ложем Нэбвена стояла чаша с водой. Привычным движением Ренэф ополоснул чистую тряпицу и отёр осунувшееся, покрытое испариной лицо военачальника.
– Ты хотел вернуться к семье, – мягко проговорил царевич. – Пусть будет так…
Не зная, придётся ли ему пожалеть ещё и об этом решении, Ренэф кликнул Тэшена.
Глава 16
Никес намеревался действовать в согласии с приказами старших рэмейских командиров, но сейчас это привело его к несколько щекотливой ситуации. Воистину, Боги любили иронию! Военачальник Нэбвен был при смерти и не мог отменить приказ, согласно которому имперские наёмники, присланные Владыкой для защиты города, должны подчиняться командиру стражи. Когда Никес попробовал обсудить это с командиром самих наёмников, тот лаконично пояснил, что Император – да будет он вечно жив, здоров и благополучен – направил их для защиты города и поддержания здесь новой власти, а кому рапортовать, градоправителю или командиру стражи, им безразлично. За неимением градоправителя рапортовали командиру стражи, тем более что военачальник Нэбвен счёл его достойным. Когда же Никес обсудил ситуацию со Стотидом, осведомитель намекнул, что эти конкретные наёмники – не его, Стотида, забота. Пришлось смириться.
Сын Солнца велел Никесу поддерживать того, о чьём назначении ещё не было официально объявлено: старосту Сафара. Притом выделить Сафару и его семье, опять-таки по приказу царевича, было велено имение в акрополе… которое прежде принадлежало семье Клийи, раз уж Никес и сама Клийя владеть этим домом отказались. Никес помнил, как от души посмеялась супруга такому совпадению. После она рассказывала, как те, кого она больше не считала своими родителями, приходили к ней с просьбой замолвить за них словечко, а она посоветовала им покинуть город. Никес оставил решение за женой, целиком понимая и горечь её, и ненависть, и молчаливо принятое решение поддержал. Мстить этим людям за то, что продали Клийю Ликиру, он не стал – исключительно из уважения к Клийе, всё же род есть род – но проследил, чтобы Леддну они действительно покинули. Здесь и без их недовольства хватало смутных настроений. Так вельможная пара и не узнала, кому в итоге отошли их «несправедливо отобранные» владения.
Военачальнику и царевичу в данный момент было не до назначения градоправителя, и в итоге Никес оказался в Леддне главным, к неудовольствию одних и к восторгу прочих. Хорошо хоть рэмейские солдаты подчинялись своим командирам отрядов! Остальные же, не в силах добиться аудиенции Сына Солнца, тянулись к нему и Клийе. Его прекрасная супруга, да хранят её Боги, гораздо лучше, чем он сам, разбиралась в делах городского совета и взяла эти проблемы на себя. Никес, сын Тодиса, был стражником, воином. Политические премудрости давались ему нелегко, но Клийя следила, чтобы он не терял лицо перед горожанами, и подробно разъясняла ему все те вопросы, в которых он разбирался недостаточно. К подсчётам городской казны она привлекла рэмейских писцов, сопровождавших имперское войско, – с ними-то спорить никто не решался. По вопросам снабжения она общалась с леддненскими купцами, недвусмысленно намекнув, что те, кто поддерживает новую власть, будут иметь и больше выгоды при заключении торговых соглашений, когда город станет гарнизоном и откроются новые торговые пути в Империю. В общем, его Клийя проявила такие управленческие таланты, что оставалось только диву даваться, хотя Никес и прежде в ней не сомневался.
Но вот в Леддну наконец прибыл будущий градоправитель. Сафар Никесу понравился – деловитый мужчина в летах, толковый, немного робкий, но оно и понятно: сельский житель, он не знал, как себя вести в городе, а кроме того, не был пока в курсе, какими он нынче располагал полномочиями. Ещё больше ему понравилась жена Сафара, госпожа Алия, – женщина, которую слушались и уважали даже рэмейские солдаты. Супруги явно жили в уважении друг к другу и в согласии и решать большинство вопросов привыкли сообща.
Клийя как-то сразу нашла с женой бывшего старосты общий язык – как и предсказывали царевич и почтенный Нэбвен – и сейчас показывала ей дом. О, надо было видеть, как супруги восхитились и изумились этому дому! Всё никак не могли поверить, что Сын Солнца не ошибся и направил их именно сюда. Алия то восклицала, что столько комнат ей и за месяц не прибрать, то щебетала, до чего же восхитительный здесь разбит сад. О том, что им положены слуги, Никес пока говорить не стал – впечатлений супругам пока и без того хватило с избытком.
Пока женщины обходили дом и указывали Прациту и выделенным Никесом стражникам, куда перенести вещи, а где следует оставить подарки для царевича и военачальника, Никес и Сафар вышли в сад. Счастливо и немного недоверчиво вздыхая, бывший староста осматривал маленькую оливковую рощу и плодовые деревья. Командир стражи с разговором не спешил – дал новому хозяину дома время осмотреться и ждал вопросов.
– Никогда не думал, что доведётся жить