– Найдя останки царевича, мы должны были передать их посланникам Владыки, – начал бальзамировщик. – Но что если посланник оказался бы ложным? Что если первым за наследником прибыл бы… предатель? Мы не могли знать… Страж Порога предупредил нас о близкой опасности, но имя и лик этой опасности нам были неведомы. К тому же… Когда мы нашли его, он всё ещё был жив… Священные псы привели нас к месту нападения. Наш Бог явил свою волю.

Тщательно подбирая слова, в мельчайших деталях и подробностях Перкау рассказал Верховному Жрецу – как бальзамировщик бальзамировщику – о восстановлении смертной формы Хэфера. Не раз ему казалось, что во взгляде Минкерру сквозило изумление. В ходе дальнейшего рассказа о постепенном выздоровлении царевича Верховный Жрец даже изволил задавать вопросы.

– На какой, говоришь, день он сумел подняться? И что же, тело полностью вернуло подвижность? А речь? И что с восприятием окружающей действительности?

Перкау отвечал не менее подробно. Разумеется, он не стал ничего говорить о чувствах, возникших между Хэфером и Тэрой, и о своих Хэферу предсказаниях, сосредоточившись только на процессе восстановления.

– То, о чём ты говоришь, просто невероятно… – восхищённо покачал головой Минкерру и вздохнул. – И совершенно невозможно.

– Но это правда! – воскликнул Перкау. – Клянусь моим посвящением, это правда!

– Для тебя – правда. Ты искренне веришь в это. Но твой рассказ сам по себе лишь подтверждает мои опасения… – Минкерру грустно улыбнулся. – Если всё обстоит так, как ты рассказал мне… нить жизни царевича прервалась даже прежде, чем вы доставили его в храм. Ты говоришь, что вы вернули его, и это тоже, скорее всего, правда… Вот только каким?

– Живым… конечно же, живым! – воскликнул Перкау. – Наследник жил с нами бок о бок, трудился с нами в садах, принимал пищу с нами за одним столом… – «любил нашу жрицу…» – добавил он мысленно. – Ты полагаешь, мудрейший, что никто из нас не увидел бы, не осознал, что рядом с нами – мертвец? Нет, я не могу в это поверить!

Минкерру не ответил и не стал спорить, только внимательно смотрел на него.

– Нет… – выдохнул бальзамировщик. – Нет, такого просто не может быть…

– Но ты ведь сам знаешь ответ, Перкау. Ты знаешь, где лежат пределы нашего искусства. В ходе этого разговора ты не раз назвал то, что совершила твоя ученица Тэра, невозможным. Так и есть. Оживить Хэфера Эмхет, да хранят его Боги, было уже невозможно, – тихо, печально проговорил Первый из бальзамировщиков. – Но возможно оказалось вернуть его на Берег Живых… и удержать здесь. Твоя ученица Тэра – его дыхание на Берегу Живых. С какой бы целью вы ни совершили то, что совершили, – подумай, скольких сил… скольких лет это будет стоить ей.

Перкау не знал, что сказать. Не в силах поверить и осознать, он раз за разом повторял в памяти полученные от Божества в ходе медитаций и ритуалов знаки, вспоминал, каким был Хэфер. О том, что царевич призвал на помощь Сатеха, он рассказать Минкерру не мог, не смел. Но посвящение в пустыне и не было самым страшным… Если Богам было угодно сохранить царевича, чтобы тот сумел совершить возмездие, могли ли Они в самом деле допустить… осквернение? Разве мог он так ошибаться? Разве могли все они так жестоко ошибаться?!

В тот миг Перкау испытал настоящий глубинный ужас, потому что более не знал, в чём была истина.

– Есть ещё одна нить, удерживающая наследника с нами, – шелестящий голос вкрался в его сознание, возвращая к действительности. – Проклятие Ваэссира.

Павах из рода Мерха… раскаявшийся предатель. Этот воин прибыл с приказом Императора восстановить справедливость, но не смог растерзать забальзамированное тело своего бывшего собрата по оружию – верного Хэферу Сенахта.

Перкау помнил его, да – помнил молодого мужчину, ровесника Хэфера, – исхудавшего воина, в теле которого почти не осталось былой силы, с измученным и загнанным взглядом потускневших зелёных глаз. Часть его хвоста была обрублена, рога – повреждены. Солдаты шептались, что его пытали эльфы. А на плече его сидела чужая смерть… и потому он дряхлел, несмотря на молодость своего тела…

– У Тэры в запасе осталось ещё немного времени… но сколько, мне неведомо, – добавил Минкерру. – Для того, чтобы понять, мне нужно увидеть их обоих – так же, как я вижу перед собой тебя сейчас. Перкау…

– Довольно этих разговоров.

Голос, прервавший Верховного Жреца, прорезавший полумрак за его спиной сияющим лезвием, просто не мог принадлежать смертному. Минкерру не обернулся, лишь низко склонил голову. Не в силах ни пошевелиться, ни даже вздохнуть Перкау изумлённо смотрел, как из темноты вышел… сам Ваэссир Эмхет. Лицо его было точно таким, как на храмовых статуях, – прекрасным, дышащим древней мудростью и Силой. Но в пылающих золотых глазах плескался сдерживаемый гнев. Звучание голоса заставляло содрогнуться, вызывало отчаянное желание скрыться, преклониться, только бы не испытывать на себе нестерпимое блистательное и разящее великолепие этой Силы. Да и какой рэмеи в здравом уме хотел бы стать врагом божественному Владыке?!

– Где мой сын, жрец?

Глава 17

О том, что должно было произойти сегодня, не знал никто, кроме присутствовавших сейчас в покоях военачальника Нэбвена, – даже солдаты Ренэфа, которые доставили сюда длинный деревянный стол наподобие тех, на которых работали бальзамировщики. Да и в целом состояние Нэбвена по понятным причинам сохранялось в тайне. Тэшен не обещал чуда. Без страха перед гневом царевича он сказал правду: военачальник мог не выжить даже после. Надежда была не только на искусство целителей, но и на волю Богов.

Ренэф не помнил, когда ещё молился столь истово. Прошлой ночью, собрав своих воинов, он сам провёл ритуал и принёс щедрые обильные жертвы, окропив алтарь не только кровью животных, но и своей. Земля Леддны была утверждена за Таур-Дуат, за божественным Ваэссиром. Первый Эмхет не мог не услышать!

В положенный срок царевич вернулся в покои военачальника. В другое время целители не одобрили бы присутствия постороннего при таком действе, но не сегодня. Ренэф помог Тэшену перенести Нэбвена с ложа на стол и остался у изголовья.

Собраны были бальзамы и лекарские настойки, очищены и подготовлены все необходимые инструменты. Основное должен был сделать жрец Ануи. Никто, кроме, разве что, Таэху, не мог сравниться в знании тайн тела с бальзамировщиками. Именно их обычно и привлекали к подобным делам. На личного целителя царевича ложилась задача следить за состоянием Нэбвена, в нужное время дать необходимые снадобья и убедиться, что рана будет обработана грамотно, поскольку, в отличие от бальзамировщика, Тэшен работал с живыми телами и лучше понимал, что им требовалось.