не могло. Это была чужая игра, в которой Юрий Якушев играл незавидную роль пешки. Все его попытки перехватить инициативу, стать игроком оказывались безрезультатными: кто же играет в шахматы с завязанными глазами?

«А ведь меня, наверное, уже объявили в розыск, – подумал он, укладывая поверх своего гостинца окровавленный резиновый плащ и заново присыпая его опилками. – Машину придется бросить, на ней я уеду не дальше первого поста ДПС. Не стрелять же в гаишников только за то, что они решили раз в жизни для разнообразия честно выполнить свой служебный долг! Да и винтовка – не самое удобное оружие для стрельбы из-за руля… И вообще, магазин у нее всего-то на двадцать патронов. Даже если Арсеньеву хватило одного, их там осталось девятнадцать – маловато для войны против целого мира…»

Ему пришло в голову, что вовсе не обязательно сражаться со всем миром в одиночку. У него есть знакомые, друзья – проверенные, надежные, да к тому же влиятельные люди, многим ему обязанные и не раз заверявшие его в своей готовности в любой момент вернуть числящиеся за ними долги. Но тот же Басалыгин, к примеру, тоже значился в списке его должников, но почему-то не вспомнил об этом, когда понадобилось подставить вместо себя кого-то другого. И вообще, у больших людей свои, большие заботы, свои игры, свои планы, в которых нет места для отставного старшины спецназа Якушева, объявленного в федеральный розыск по подозрению в совершении серии жестоких убийств. Против него свидетельствуют найденные следствием веские улики, а единственный свидетель защиты – это он сам. И кто при таком раскладе рискнет поставить на карту свою карьеру и благополучие своей семьи? Быков рискнул бы, но Быков далеко, и все, чем он, подполковник ВДВ, может помочь своему бывшему подчиненному, – это встать плечом к плечу с ним с оружием в руках и погибнуть, сражаясь с ментами, которые не сделали ничего плохого ни ему, ни Юрию…

«А вот собрать все это барахло, – подумал Якушев, – сложить в какой-нибудь мешок, сунуть туда камень потяжелее, завязать покрепче, снести на речку и утопить к чертовой матери! И посмотреть, как гражданин полковник станет выкручиваться, вместо полного набора козырей имея на руках только пару шестерок – мою ссору с Парамоновым да документы на винтовку того же калибра, что и пуля, которой был убит Арсеньев».

Немного покрутив в голове эту заманчивую идею, Юрий решил, что она никуда не годится. Машина уже запущена, розыск вооруженного и опасного преступника если еще не объявлен, то будет объявлен в ближайшие часы. «Вооружен и очень опасен» – это формула, дающая участникам облавы полное право стрелять на поражение. И они не замедлят этим правом воспользоваться – во-первых, чтобы не дать преступнику выстрелить первым, а во-вторых, потому, что всю жизнь носить на боку оружие и ни разу не использовать его по прямому назначению скучно, и мало кто из людей, обученных убивать, упустит шанс безнаказанно, на законных основаниях применить свои навыки на практике.

Можно, конечно, сдаться добровольно – выйти в людном месте навстречу милицейскому патрулю и поднять руки: не стреляйте, я сдаюсь! Только они, во-первых, все равно могут выстрелить, а во-вторых, что это даст? Вероятнее всего, первая ночь в камере станет для него последней, и вместо протокола допроса в дело уже назавтра подошьют акт, согласно которому задержанный повесился на собственной рубашке, не выдержав мук совести, а еще – из страха перед наказанием…

Но все это ерунда, все это может случиться, а может и не случиться. Уничтожив улики, Юрий будет свободен как ветер. Ему, бойцу спецназа ГРУ, пусть хоть трижды бывшему, не составит труда уйти от любой погони, незамеченным просочиться сквозь любое кольцо. Но улики, которые он собирается утопить, – это настоящие, неподдельные улики против Зулуса, который, если Юрий их уничтожит и подастся в бега, выйдет сухим из воды. Чуточку переждав, он снова возьмется за дело, а Юрий до конца жизни будет вынужден скрываться, испуганно шарахаясь от собственной тени. Нет уж, дудки! Писать из изгнания слезные письма в Генеральную прокуратуру – тоже, конечно, способ борьбы за правду, но, увы, не самый эффективный. Кроме того, зачем спешить, когда уже все равно опоздал? Удрать он успеет даже из-под омоновских пуль, а посмотреть, как господин полковник станет завершать уже выигранную, по его мнению, партию, как ни крути, любопытно.

В самом деле, партия перешла в эндшпиль, все готово для последней, решительной схватки; в руках у отставного старшины Якушева доброе оружие, время, чтобы занять удобную позицию, еще есть. Никто не обещал, что он будет жить вечно, а уйти, прихватив с собой кровавого отморозка, которому мало убить человека, а надо еще и надругаться над трупом, – не самый плохой способ распрощаться с жизнью.

Приняв решение, он опустил деревянную крышку ящика, нашел тряпку подходящего размера, завернул в нее винтовку и, взяв сверток под мышку, вышел из гаража. Заперев дачу, он покинул участок тем же путем, каким сюда проник. Снаружи уже совсем рассвело, солнце поднялось над верхушками леса и ярко светило с чистого, без единого облачка, неба, обещая еще один погожий, ясный, по-летнему теплый денек. Соловьи смолкли, но тише не стало: на проводах, крышах и верхушках деревьев густо сидели скворцы – свистели, трещали, чирикали, крякали на разные голоса, напоминая о том, что их второе название – пересмешники. Продравшись сквозь густые заросли на склоне, Юрий вышел на дорогу и скорым шагом направился туда, где осталась его машина.

Глава 17

Увидев справа от дороги заправку, Молоканов решительно свернул туда, хотя указатель расхода топлива на приборной панели показывал, что бак заполнен почти на две трети. Павел Макарович со своего места отчетливо это видел, но воздержался от вопросов: он и сам был не прочь немного размяться и глотнуть свежего воздуха.

Отдав подошедшему заправщику в красном комбинезоне распоряжения по поводу бензина и ветрового стекла, которое за время пути основательно обросло разбившейся вдребезги мошкарой и украсилось парочкой птичьих автографов, Молоканов скрылся в стеклянном павильоне станции. Полковник Басалыгин отошел в сторонку, на травку, и закурил. Поднявшееся уже довольно высоко солнце приятно пригревало шею и лопатки, легкий ветерок играл молодой травой, ароматы цветущих лугов соперничали с запахами асфальта и солярки. Усевшийся на козырьке заправочного терминала скворец заливался булькающими трелями, его оперение на солнце отсвечивало то синим, то зеленоватым металлическим блеском. Тупо