– Что с ними сделал мой отец?

– Большинство пыталось что-то у него украсть. Как ты. – Титус прислонился к стене рядом с решеткой и вздохнул. – Ты уверена, что хочешь об этом знать?

– Прошу, расскажи.

И он рассказал Фалу об истощенных мужчинах и женщинах, которые содержались в камерах в подземелье дворца. Эти люди считали, что правление губернатора основано на несправедливости, и хотели добиться хоть какой-то справедливости для себя и своих родных. Естественно, никаких льняных простыней им не выдавали, у них и коек-то не было. Они спали на соломе, и выдавали им по горсточке старого, засохшего риса. Что они ели, не так уж и важно: если их семьи не могли возместить ущерб, их просто вешали. Титус помогал по ночам сбрасывать тела в канаву в лесу. По ночам, чтобы не помешать отдыху гостей губернатора.

– И часто такое случалось? – спросила Фалу.

Снаружи, наверное, опять начался дождь, потому что с потолка у нее за спиной мерно закапала вода.

– Достаточно часто. Считаные единицы могли расплатиться с губернатором. Вообще-то, бедность и подтолкнула их на воровство.

Фалу заерзала на койке. От миски с супом еще поднимался пар. Казалось, пройдет вечность, а ее еда так и будет теплой.

– Ты не согласен с тем, как правит островом мой отец, но продолжаешь выполнять его приказы.

– Я совсем не горжусь собой, – сказал Титус; Фалу еще никогда не видела, чтобы у него было такое напряженное лицо. – Но у меня тоже есть семья. Если я откажусь выполнять свою работу, они пострадают. Мой отец был фермером, выращивал и собирал орехи каро, я дал себе слово, что не пойду по его пути. Я много работал и стал дворцовым стражником. У таких, как мы, выбор невелик. Да, иногда торговцы или ремесленники, у которых нет детей, усыновляют чужих, чтобы кто-то продолжил их дело. Но такой шанс редко выпадает, и я решил, что стать стражником – более надежный путь.

Фалу была поражена: она и не знала, кем был отец Титуса, она вообще ничего не знала о его семье. Как ни пыталась хоть что-то припомнить, оказалось, что во время их тренировок Титус, а не она задавал вопросы. Он интересовался, как у нее дела, за какой женщиной она решила приударить и помирились ли они после очередной ссоры с Ранами. А ей не приходило в голову в ответ поинтересоваться его жизнью.

У Фалу свело живот. Титус фехтовал с ней на мечах, выслушивал ее, но это была его работа.

– Я не знала, – тихо сказала Фалу. – Не знала о твоем отце. И о семье тоже.

– Ты и не должна о таком знать. – Титус криво усмехнулся. – Твое положение к такому не обязывает.

Фалу крепко зажмурилась. Ей безумно захотелось вернуться во времени обратно и как-то все исправить.

– Плевать на мое положение. Считалось, что я твой друг. Друзья знают такие вещи друг о друге, а я даже не озаботилась тем, чтобы тебя расспросить. То есть мне, конечно, было не все равно, но я могла бы проявить больше участия.

– Я знаю, что ты помогаешь сиротам, когда выходишь в город. Ты – хорошая женщина. Не будь так строга к себе.

Фалу сжала в пальцах льняные простыни.

– Если не я, то кто? Ты? Мой отец?

– Может, Ранами? – Титус пожал плечами и посмотрел на протечку в потолке.

Фалу рассмеялась.

Да, с тех пор как они познакомились, Ранами постоянно поднимала эту тему. Она подталкивала Фалу, хотела, чтобы та огляделась вокруг, открыла глаза и увидела, какая тяжелая и порой невыносимая жизнь у фермеров.

– Да уж, похоже, кроме нее, никто на это не способен.

– Вы с ней помирились? – спросил Титус так, будто они фехтовали во внутреннем дворе дворца.

– Не совсем. Я была хороша, когда пыталась добиться Ранами. Но боюсь, я недостаточно хороша, чтобы удержать ее. Я стараюсь, но тропа, на которую она меня подталкивает, скользкая и тернистая. Я к такому не привыкла.

Гораздо легче было вернуться к своей прежней жизни, забыть обо всем, что видела на ферме, и оправдывать себя, как оправдывал себя отец. Фалу убеждала себя в том, что ее жизнь – не сахар, что она заслужила то, что имеет. Но сейчас ей предстояло принять самое трудное решение в своей жизни.

Фалу развернулась на койке так, чтобы видеть лицо Титуса.

Внутренний голос взывал к тому, чтобы она остановилась, чтобы продолжала жить, как прежде. Фалу его заткнула, она выбрала тернистую тропу.

– Если придется выбирать, кого ты выберешь: меня или отца?

– Тебя, – не колеблясь и очень серьезно ответил Титус.

– А другие?

– За всех не поручусь, но готов поспорить, что тебя.

Пришла пора совершать правильные поступки. По отношению к Ранами и ко всему остальному миру.

– Отопри дверь.

Императорский остров

Моя комната превратилась в тюрьму: балкон заперт, входная дверь тоже. Свет проникал в щели в ставнях и под дверьми, но это все. Две лампы светили еле-еле. Я лежала на кровати и глазела в потолок.

Что-то случилось в логове Илит.

Последнее, что я помнила, – это то, как плавилось ее лицо и как я пыталась вернуть ее к жизни. Все мои попытки что-то вспомнить только отдаляли воспоминания о случившемся. Так же бесполезно дергать за лесу, когда крючок с наживкой зацепился за поросший водорослями подводный камень.

Нет. Было что-то еще. Я посмотрела на свою сжатую в кулак руку, а когда разжала пальцы, обнаружила на ладони журавлик Траны. Что причиняет бо́льшую боль – чувство вины или потеря? Их убил мой отец, но это я привела его к ним.

А потом вернулось осознание главного: он меня создал.

Это многое объясняло. Последние пять лет жизни – это все, что я помнила. И еще потолок с золотыми хризантемами, когда я пришла в себя. Я поднесла ладони к глазам. Как отец смог достичь такого совершенства? Баян сказал, что он выращивает людей. Не одного человека, а людей. Значит, я была не первой?

Я прижала ладони ко лбу. Баян – конструкция. Мой отец пытался его изменить, так же как я пыталась изменить Илит. Вот только что-то пошло не так. А потом Баян пришел в мою комнату и умолял меня спрятать его.

Мы оба были конструкциями отца.

Но на крыше в гнезде Уфилии лежала книга с записью о моем рождении. Правда, была и запись о моей смерти. Если я не Лин Сукай, если я не дочь императора, то кто тогда?

Я свернулась калачиком на одеяле. Казалось, мой живот превращается в черную гниющую дыру. У меня нет собственной воли? Мой отец создал меня с какой-то конкретной целью. Какой бы ни была его цель, я не хотела о ней знать.

Надо вырваться отсюда.