Невозможно постоянно себя подгонять, заставлять работать и не сорваться. Единственное, что спасало Мэтта, не давая переступить опасную грань, – это его окружение.

Коридор номер пять на палубе «А» – именно здесь находилась каюта, где жили Мэтт и его друзья, – был известен как Свинячий закоулок. Он прославился бесшабашностью своих обитателей еще до того, как здесь поселился Текс Джермэн. А уж у Текса на этот счет способностей было хоть отбавляй.

В настоящее время в мэрах Свинячьего закоулка ходил кадет по имени Билл Аренса, который уже заканчивал Академию. Талантлив он был необыкновенно, усваивал любую учебную кассету после первого же просмотра, и все-таки пребывание его на «Рэндольфе» затянулось намного дольше обычного. Объяснялось это огромным количеством набранных Биллом штрафных очков.

Однажды вечером после ужина Мэтт и Текс заперлись у себя в каюте, чтобы на пару поупражняться в музыке. Мэтт вооружился гребешком и полоской тонкой бумаги, а Текс взялся за губную гармошку. И тут же из коридора донесся вопль:

– Открывайте немедленно! А ну, молодняк, на выход!

Повторного приглашения Текс и Мэтт дожидаться не стали. Мэр Свинячьего закоулка внимательно на них посмотрел.

– Никаких следов крови, – недоуменно сказал он. – А ведь я готов поклясться, что слышал, как кого-то режут. Давайте берите свои дуделки и за мной.

Аренса привел их к себе в каюту, народу там была тьма. Он махнул рукой в их сторону:

– Познакомьтесь с народным форумом Свинячьего закоулка: сенатор Мямля, сенатор Болтун, сенатор Кожаный Мешок, доктор Благодетель и маркиз де Сад[47]. Джентльмены, разрешите представить вам комиссара Злосчастных и профессора Заблудших.

Закончив представление, Аренса скрылся в своей комнатушке.

– Как вас зовут, мистер? – спросил один из кадетов, обращаясь к Тексу.

– Джермэн, сэр.

– А вас? – спросил он у Мэтта.

– Побоку эти мелочи. Ближе к делу, – заявил Аренса, выходя с гитарой в руках. – А ну, джентльмены, номер, над которым вы работали. Давайте-ка еще раз. Приготовились! Начинаем по моему сигналу… Раз, два, три!

Так появился на свет оркестр Свинячьего закоулка. Постепенно он вырос до семи инструментов, и началась работа над репертуаром, с которым не стыдно было бы выступить на корабельном празднике. Но с оркестром Мэтту скоро пришлось расстаться. Он был принят в команду по космополо, а разрываться между этим и тем просто времени не хватало. Его скудные таланты в музыке не стали потерей для оркестра.

И тем не менее Мэтт остался одним из друзей Билла. Аренса принял всех четверых под свое крыло, потребовал, чтобы они время от времени забегали к нему в каюту, и вообще следил за их жизнью. Но он никогда не отправлял их на рапорт к офицеру. Сравнивая свои впечатления с впечатлениями других новичков, Мэтт сделал для себя вывод, что ему и его друзьям повезло. Они посещали частые заседания Форума – сначала их приглашал Аренса, потом – просто из интереса. Обычным развлечением на борту «Рэндольфа», как и везде в школах-интернатах, были споры. Дискуссии охватывали всевозможные темы и всегда были щедро приправлены рассказами Аренсы. В них были оригинальные и, как правило, радикальные идеи.

Однако с чего бы ни начинался разговор, сводился он неизменно к девушкам, а заканчивался неожиданным заключением: нет смысла говорить об этом, на «Рэндольфе» нет девушек; пошли спать».

Не менее интересным был семинар на тему «Сомнение», включенный в учебное расписание. Этот предмет появился на свет по инициативе коммодора, который, основываясь на собственном опыте, пришел к выводу, что все военные организации, в том числе и патруль, страдают одним врожденным пороком. Свойственная им военная иерархия по своей природе консервативна и рассчитана на тупую исполнительность, основывающуюся на законе прецедента[48]; оригинальное и нестандартное мышление считается у военных наказуемым. Коммодор Аркрайт понимал, что подобные тенденции неизбежны и тесно связаны с природой военных формирований; он надеялся немного компенсировать их, введя в программу предмет, сдать который нельзя, не обладая оригинальным мышлением.

Были созданы дискуссионные группы, составленные из молодых кадетов, старших кадетов и офицеров. Руководитель семинара задает тон, выдвинув положение, противоречащее общепринятой аксиоме. И после этого можно говорить что угодно.

Мэтт не сразу к такому привык. Во время первого семинара руководитель предположил следующее: «Патруль приносит вред, и его надо распустить». Мэтт ушам не поверил.

Выступающие вставали и по очереди говорили, что последние сто лет понуждения к миру патрульной службой нанесли ущерб человеческой расе; что резкое увеличение числа мутаций, вызванное атомными войнами, в конечном итоге благо, согласно непоколебимым законам эволюции; что ни человеческая, ни любая другая раса, населяющая Солнечную систему, не могут рассчитывать на вечное существование, если они намеренно откажутся от войн; и что, наконец, патруль составлен из самодовольных глупцов, принимающих внушенные им предрассудки за законы природы.

На первой дискуссии, которую он посетил, Мэтт воздержался от выступлений.

На следующей неделе под сомнение была поставлена материнская любовь и любовь к матери. Ему хотелось ответить, но даже под страхом смертной казни он не смог бы придумать аргументов, кроме: «Да потому что!» Затем последовали нападки на монотеизм как предпочтительную форму религии, на разумность научного подхода и право большинства в решении спорных вопросов. Мэтт понял, что здесь разрешается выражать как ортодоксальные, так и неортодоксальные точки зрения, и постепенно начал вступать в дебаты, защищая некоторые свои любимые идеи.

И тут же он увидел, что его бессознательные предположения, скрывающиеся за теми суждениями, которые он пытался высказать, подвергаются безжалостным нападкам; скоро Мэтту пришлось вернуться к упрямому, хотя и не выраженному вслух доказательству: «Да потому что!»

Постепенно Мэтт стал привыкать к подобным методам споров и аргументации и быстро обнаружил, что можно, задавая невинные вопросы, разрушить цепь чьих-то доказательств. С тех пор он начал неплохо проводить время на этих собраниях.