Мереминский объявился вечером, как будто протрезвевший и с претензиями — почему я так и не поговорила с Сашей.

— У Марины своей прекрасной поинтересуйся, — едко проронила я в трубку и отключилась. Ничего объяснять не было ни сил, ни желания. И друзья-помощнички эти уже откровенно раздражали.

Я не хотела верить в то, что вчера увидела, но против воли с каким-то мазохистским упрямством прокручивала в голове по кругу тот момент с поцелуем. Как он мог так поступить? Как?.. И если на секунду всё-таки представить, что инициатором и главным заинтересованным лицом в этом действии была Шакурова, то всё равно слова Марины не могли не отрезвлять. С Яной мне действительно будет сложно тягаться. Во всём.

Да и уходить первой действительно легче. Даже если сейчас ты настолько морально уничтожен, что хочется волком выть. В перспективе это всё равно окажется менее болезненным вариантом. Некоторые люди приходят в нашу жизнь, чтобы подарить нам опыт. Так говорила Катюха, и я ей верю. И знала, что с Сашей всё именно так и будет. Просто в глубине души надеялась, что наше знакомство с Корсаковым случилось в моей жизни вовсе не для того, чтобы стать опытом. А тем самым редким счастьем, которое так непросто найти.

Я скучала по нему. И всё время искала его глазами: у своего подъезда, на улице, или когда ехала на очередную встречу — быть может, промелькнёт одна из его машин со знакомыми номерами. Каждый телефонный звонок на несколько мгновений дарил несбыточную надежду. Иногда мне мерещился его голос, стоило лишь услышать в толпе похожие интонации, как я тут же замирала, безуспешно пытаясь угомонить свой разогнавшийся до предела пульс. Когда я бегала в парке, то невольно вглядывалась в прохожих мужчин. По закону подлости, за каждым широким разворотом плеч и тёмными волосами оказывался совершенно чужой человек. А сердце отчаянно пыталось найти его… Но волшебство бесследно растаяло, и наши параллельные вселенные больше не желали пересекаться.

Ненавидеть, обижаться и обвинять во всех смертных грехах было гораздо проще, чем то, что творилось сейчас. Жить на грани, не зная в какой момент сорвёшься в пропасть — потом или сейчас. Застыть в полушаге, размышляя о том, стоит ли в очередной раз поставить на кон своё сердце, рискнуть и выяснить всё до конца. Или собственными руками поставить на всём крест, без права на какую-либо надежду.

Ситуация с Италией окончательно выбила меня из колеи, отняв последние силы и уничтожив веру в то, что на смену чёрной полосе по правилам зебры обязательно придёт белая. В целом, я была согласна и на серые будни. Лишь бы не было так больно, как сейчас.

Всё стремительно менялось. Как будто кто-то там сверху поставил жизнь на ускоренный режим, и я с трудом отдавала себе отчёт в происходящем. Сегодня с утра Коваленко огорошила нас новостью, что Лана решила уволиться. Тихо-мирно, без скандала и ругани, как Скворцова, просто совершенно неожиданно и одним днём. Зубкова даже притащила на прощание тортик и поставила его в нашей мини кухне. Но от совместных трапез и напутственных речей отказалась. А ведь она ни один год проработала в этом журнале! И вот так жечь мосты…

Не могу сказать, что буду скучать по Свете. Хотя и безмерно благодарна ей и за свою целую шею, и за то, что не выдала меня с потрохами, узнав о наших отношениях с Сашей. Подругами или приятельницами нас сложно было назвать. И всё же, сейчас я отчетливо поняла, что в отличие от Скворцовой, по-настоящему Лана меня никогда не ненавидела. Возможно, временами я её и раздражала, но не более того. А для меня Зубкова была какой-то странной, противоречивой личностью, которую познать до конца мне не хватало ни мудрости, ни жизненного опыта.

Ситуация с Яриком и их расставание не стали для меня шоком, но добавили ещё больше пищи для размышлений, какая она на самом деле эта местная кукла Барби. Хотя нет, уже не местная, уже чужая кукла с закрытым сердцем и душой.

Жара вновь набирала свои обороты, и отсутствие в офисе кондиционера становилось всё более заметным. В очередной раз отхожу в туалет умыться ледяной водой, чтобы хотя как-то настроить себя на рабочий лад. В дверях офиса сталкиваюсь с уходящей Ланой. Идеально уложенные волосы, лёгкое платье-сарафан в небесных тонах, которые подчеркивали её голубые глаза, и изящные босоножки на неизменном каблуке. Рядом с растрепанной мной она смотрелась действительно по-королевски утонченно. Зубкова держала в руках небольшой подарочный пакет, в который сложила несколько важных вещей с работы. Как и Нике, для неё не было никакого смысла забирать с рабочего места весь свой скарб. И это было вполне понятно, если она уходила туда, в роскошную и безбедную жизнь.

Смотрю на Свету и даже не знаю, что ей сказать. Пожелать счастливого пути? Хорошо устроиться на новом месте? Так она вроде и не говорила, что нашла новое место работы. Если, конечно, отношения с тем самым депутатом не приравниваются к определенному виду труда…

— Если хочешь сказать мне что-то насчёт Ярика, то говори, — прерывает молчание Лана.

— Да мне-то какое дело, — пожимаю я плечами. Неужели она ждёт от меня, что я начну читать ей нотации? — Это ваши с ним отношения… были. И это ты ему должна что-то объяснять или оправдываться, а не передо мной.

— Каждый из нас получил от этих отношений то, что хотел, Лиз, — с улыбкой отвечает Лана. — Он использовал меня, я его. И не мои проблемы, что его ставка не сыграла.

— Использовал?! Ярик?

— А ты что правда верила в эту показную влюбленность с первого взгляда? — закатывает глаза Зубкова, от чего её огромные ресницы ещё более выразительно взлетели вверх. — Это в постели у Ярика может быть проходной двор, а вот в сердце у него есть место только для одной женщины. И как ты уже поняла, это не я. И такое положение вещей меня не устраивает.

— Хочешь сказать, если бы он полюбил тебя по-настоящему, ты бы не ушла к этому М.? — хмыкаю я, не особо веря в альтруизм госпожи Зубковой.

— Нет, Лиз. Будущего у нас всё равно не было, — качает головой Лана. Возможно, это единственный момент за всё время нашего знакомства, когда мы говорим с ней по-настоящему откровенно начистоту и к тому же на равных. — У него… сложная ситуация в семье. И я не готова с этим мириться. Даже если вдруг мы