в сумраке и намекая на то, что впереди не твердая суша; но наступит день, и солнечный свет превратит его поверхность в зеркало, поменяв небо и землю местами. Дальше виднелось ущелье, зажатое меж холмами. Лошади под ними дрожали от усталости.

Киран ослабил поводья, пытаясь разглядеть путь при помощи камня, но туман так сгустился, что он не видел ничего.

Потом он почувствовал шевеление и яд железа. Засада.

– Там люди, – промолвил он.

– Какие люди? – ни на мгновение не усомнившись, спросил Барк. – Это ты можешь сказать?

– Нет. Но около озера: то люди Кер Дава или Брадхита. – Он вздрогнул и взял себя в руки, вновь обретая холодный и ясный взор вслед за рассветом, забрезжившим на воде. – Здесь мы остановимся, Барк.

– Девять человек.

– Таали найдет нас, – ответил Киран.

Барк без энтузиазма взглянул на него, скупо выражая свое недовольство, и вновь повернулся к ущелью.

– Одним богам известно, проехал ли Донал.

– Воистину, – сказал Киран и, став на стремя, спустился с лошади, которая была вся в мыле. Киран похлопал ее по шее и стреножил.

– Ну, если что случилось, мы скоро об этом узнаем. Я думаю, он миновал ущелье – так мне подсказывает сердце. Но когда он будет возвращаться, нам следует быть здесь.

– Я буду здесь, – ответил Барк, тяжело спускаясь с лошади – сплав человека с металлом. – А ты…

– Я вижу кое-что и ощущаю его приближение. Кто из вас еще способен на это?

– Одна стрела Брадхита – вот, все, что надо, господин. И как тогда я вернусь к твоей госпоже?

– Ах, – чуть слышно вздохнул Киран. – Но ты спасешь меня. Ты делал так и прежде, старый волк. Я верю тебе.

– Да помогут нам боги, – пробормотал Барк.

IX. Осуществление миссии

Солнце уже садилось, а Бранвин ждала в зале у очага; и Ризи мерил зал шагами, что не было его привычкой, и вид его был мрачен с предыдущего дня.

– Мне не нравится это, – сказал Ризи, когда привез Мев и Келли домой. – А теперь мне нравится это еще меньше.

И так он остался в смятении, ее двоюродный брат, и разделил с ними обед.

– Мой господин вернется, когда он вернется, – промолвила Бранвин, решив не мучиться ожиданиями, ибо то был не короткий путь, что предстоял Кирану. Она знала это, ибо ездила с ним в их первые годы так далеко, как никогда в своей жизни, – до места, откуда был виден Брадхит. Она уже знала, что нет проку в том, чтобы ждать его на стене, и даже в том, чтобы держать ужин горячим. И когда пробил час, она села за ужин с Мев и Келли, и Мурной, и Ризи; и Леннон тихо наигрывал теперь, пока она пряла, крутя в пальцах тонкую шерстяную нить; и Мев сидела за прялкой вместе с Мурной; лишь Келли ничем не был занят.

– Ты что-то мастерил, – заметила ему Бранвин, ибо Келли часто вырезал ножом, но сейчас взгляд его казался печальным, а руки были непривычно пусты. – Куда ты дел это?

– Я забыл, – тихо ответил Келли с тем же отчаянным взглядом, и подозрения закрались в сердце Бранвин, что что-то с ее сыном не в порядке, и послушание Мев было слишком непривычным, как и ее усердие к пряже, которую она ненавидела. Бранвин поджала губы и струила нить – туда и сюда, вращая веретено. Она хотела спросить и не могла… «Железо, – с отчаянием думала она, – железо, железо, железо в его маленьком ноже. Киран не терпит его, а теперь мои сын и дочь».

Ризи резко повернулся и снова пошел к стене, но пальцы Бранвин ни разу не остановились. Что-то было не так, и Ризи знал это, но она не могла его спросить при Мев и Келли, а они сегодня не пойдут в постель, пока не увидят отца.

– Хороша ли была ваша поездка вчера? – легко спросила она, словно никогда и не возражала против нее. Две головки кивнули, блеснув отсветом пламени, но ни тот, ни другая не подняли глаз.

– Что ж, у вашего отца теперь свои заботы, – поджав губы промолвила Бранвин, не выпуская веретена. – Я помню, когда мы были моложе, мы ездили вдвоем, когда ваша бабушка была еще жива, вы помните ее? И вы оставались с ней и Мурной. А мы скакали и скакали, ваш отец и я, один раз добрались до самой границы. И знаете, он останавливался поболтать с каждым встречным крестьянином. «Поедем дальше», – говорила я – порой у нас были дела, и надо было спешить. Но они всегда удерживали его – то элем, то разговорами, то жалобами на что-нибудь… И сколько раз он отправлялся в какой-нибудь грязный огород, пачкая сапоги, смотреть, как поднялась репа, или на свежевспаханное поле у границы.

– Сегодня он не стал бы мешкать, – подняла голову Мев, и глаза ее свирепо блеснули. – Он думает о Донале.

Такая страсть таилась в ее дочери. Ее испугало, что такие простые слова могут причинить боль. Бранвин умолкла, вся погрузившись во вращение своего веретена. Ее дети не нуждались в ее ласках. Ее сын сидел безутешно, а дочь… «О, Мев, Мев, Мев! Если б я могла подхватить тебя на руки…» Но они были уже слишком большими. Никогда она не могла найти верных слов для своей дочери. И Киран не помогал ей.

«Его дочь. У него же есть сын. Неужто я не могу иметь свою дочь? Неужто всегда я ей буду чужой?» Вращается и вращается веретено. Белокурая девочка верхом мчится по лугу – огнем летят ее волосы, и черен, как мрак, конь.

Нить оборвалась в ее руках. Бранвин тряхнула головой и, закусив губу, связала нить узелком, отгоняя видение – веселый упитанный пони, которого так любит Мев. «Нет», – все воспротивилось в ней этой страшной картине: Мев и не Мев и совсем уж не пони в белых чулочках. Она увидела листья и воду, и зелень, и ребенка в лесу. «Его дети, – подумала Бранвин, – оба его». Она хотела поговорить с ними, небрежно поболтать, заполнить чем-нибудь тишину, но Леннон запел сложенную им песню, которая напомнила ей о том вечере в замке, после которого все песни Леннона изменились, и, исполняя их, он смотрел теперь далеко в пустоту.

«Песня Ши», – подумала она, и снова вокруг Бранвин зашумел лес, а мелодия арфы текла, как вода. И воспоминания поднялись в ней о том вечере перед очагом, когда она принесла ветви и зажгла свечи; но, несмотря на все ее дары, Ши не обратила на нее внимания и благословила всех, кроме нее. «Фокадан. Чертополох. Так я называла ее. А теперь так ее называют дети. Но она – Арафель, я ведь знаю ее имя. Я могу призвать