был почти господином и к тому же гордым и никогда не относился безответственно к поручениям. Она была уверена, что он во всем признается отцу. А их отец увидит за его рассказом больше и станет беспокоиться о них.

– Ты напугал нас, – сказал Келли.

Ризи ничего не ответил на это и молча двинулся туда, где паслись лошади, а дети последовали за ним, обменявшись взглядами тревожными, а не веселыми и взявшись за руки. Мев ничего не поняла из того, что сказал коричневый человечек, вряд ли и Келли увидел в его словах какой-нибудь смысл. Она уяснила только, что приходил он к ним и говорил для них, и послала его Чертополох, или как там ее звали по-настоящему.

Тьма лежала на их пути – это он обещал. И что-то о ветре. Но небо было чистым и синим и ничего не предвещало. Но вид его не успокоил Мев – чистые небеса быстро заносятся тучами, а нынче солнце сияло каким-то тусклым светом даже в полдень. Он что-то говорил о корнях и побегах, но из этого она тоже ничего не поняла. Еще он говорил о каких-то переменах и о железе, и ни она, ни Келли не могли удержать кинжал. Ее рука до сих пор болела от этого.

Элд и железо были чужды друг другу. Вот почему их отец ехал без доспехов и оружия. Даже теперь она вся трепетала от боли, и, если камень, который носил отец, обладал такой же силой, она понимает, почему он упал тогда на лестнице.

Теперь Мев испытала похожее, она это знала. Но отец продолжал носить свой камень, который был гораздо сильнее, чем какой-то тоненький листик. А мать готовила ему поссет, чтобы он мог отдохнуть. И все же временами его охватывала боль. И теперь она знала, откуда исходило страдание.

Она обняла Флойна за мохнатую шею, взяла поводья и вспрыгнула в седло вслед за Ризи, который влез на своего черного мерина. Келли вскарабкался на Фланна. И пони без понуканий побежали домой, и черный мерин пошел вместе с ними, словно все это происходило во сне.

VIII. Путь в Донн

Теплый ветер дул Кирану в лицо, и лошади двигались ровным, усыпляющим шагом по дороге, пролегавшей по владениям Кер Велла; а слева, за набегающими волнами плетней, высились холмы Ан Бега. Здесь раскинулись хутора свободных земледельцев – упрямые жители долины обосновались на границе и удерживали ее. Кер Велл помогал им как своему форпосту; и, стоило свернуть налево или направо, они повсюду нашли бы приют и кружку эля, а появись они на закате, их ждал бы и добрый ужин. Эти хутора процветали, и дорога свидетельствовала об этом, хорошо утрамбованная и не заросшая травой, добрая, ровная дорога, как те, по которым уходили в поход.

Они не сворачивали с нее и вскоре вновь выехали к Банберну, заросшему камышами, который петлял то тут, то там, перерезанный овечьими бродами, – вдали виднелось несколько отар; а вот тут берега его были истоптаны свиньями с хутора Аларда, что прижимался кое-где к самой воде – кучка старых строений под плакучими ивами, огороженных ивовыми ветвями и камнями, что намыл Банберн. И здесь во всем был достаток. Когда они проезжали мимо, свинопас вскочил на плетень и замахал им руками, а вслед за ним появились мужчины и женщины, собаки и дети, которые, разбрызгивая воду, перебирались через поток и бежали за лошадьми.

– Это сам господин! – кричали дети, подпрыгивая рядом с процессией и радуясь, что еще долго можно будет говорить об этом, передавая новость с хутора на хутор. И Киран улыбался им, и лошади терпеливо взирали на собак и мечущиеся тела людей.

– Господин, – выкрикнул юноша, чей шаг был уже равен мужскому и который намного обогнал остальных. – Не хочешь ли заехать к нам? Тебя ждут эль и сидр.

– Передай благодарность своему отцу, – ответил Киран, – и пожелай всему дому добра от меня. На этот раз я не могу заехать. О боги, Эд, твои ноги стали еще длиннее?

– Да, господин, – переводя дыхание, мальчик бежал рядом, хотя вся его родня уже давно осталась позади, с ним могла тягаться лишь одна собака. – Они растут. И я уже могу стрелять из лука.

– Неужто? Ну конечно, тебя ведь должен был научить отец.

– Мне минуло пятнадцать лет, господин.

Мальчик начал отставать и прокричал уже вслед:

– Доброй дороги!

Киран повернулся в седле.

– Когда тебе будет шестнадцать, приходи на зиму в Кер Велл.

Мальчик, улыбаясь, остановился в окружении собак и замахал рукой. И все ответили ему, приветственно подняв руки, и вскоре ивы вновь скрыли хутор за собой.

Лошади, почуяв запах сена и жилья, начали артачиться, и потребовались шпоры и узда, чтобы вновь вернуть их помыслы к дороге.

Но дело гнало людей вперед, и никто ни звука не проронил, сожалея об эле.

– Звезды и небо сегодня за нас, – промолвил Киран. Он оглянулся назад, где за Барком ехал Донал, молчаливый Донал, на месте которого он так хотел бы быть. «Он еще мальчик, – подумал Киран, и вправду Донал выглядел сейчас почти ребенком, – и честь его зелена и нежна. Я напрасно согласился на это». И он вспомнил Эда, который бежал за лошадьми, и его глаза, которые сияли жаждой боя, ибо самое мрачное, что они видели в своей жизни, был осенний забой скота.

«Мотыльки, летящие на костры. Их ослепляет слава. О, Донал, не надо было мне слушать тебя».

– Тебе предстоит длинный путь. И есть такие места… Донал, чем больше я думаю об этом… послушай, – тихо промолвил Киран, замечая, с какой радостью юноша готов принять и похвалу, и порицание, – путь вдоль Лиэслина – я ездил им, когда был мальчиком, и с тех пор ни разу. Но помни, он лежит на границе с Давом и Брадхитом.

– Я буду помнить.

– Как только поднимешься от озера, дорога будет петлять между холмами. И скалы будут выситься над тобой. – И он попытался описать все, что помнил, – каждый камень и каждый поворот, где когда-то охотился вдали от Донна вместе с братом. Донал слушал, честно пытаясь все запомнить, и Киран вновь ощутил, как к нему подступает отчаяние. – Я бы все вспомнил, если бы увидел собственными глазами, – горестно промолвил он.

– Я справлюсь, – легко ответил Донал, словно все это доставляло ему удовольствие. – Господин, солнце будет вести меня, и я буду искать родник. Что же до остального – мы быстро поскачем и никого не встревожим, а если встревожим, объедем.

Но все это не успокаивало Кирана, и тревога нарастала в нем все сильнее по мере того, как дорога уходила к западу и они въезжали в холмы. Он ехал молча, и воины тоже