Однако ситуация щекотливая, если, конечно, они не настроены дружелюбно. Думаю, когда мы вошли в пещеру, они прятались на верхних уступах.

Храбро выступив вперед, он обратился к существам на гортанном айхайском наречии, звуки которого давались землянам с большим трудом. Существа беспокойно зашевелились, издавая пронзительный писк, мало похожий на марсианский язык. Очевидно, Беллмана они не понимали, а поскольку были слепы, язык жестов для них тоже не годился.

Беллман вытащил револьвер, предлагая остальным последовать его примеру.

– Видимо, придется прорываться, – сказал он. – И если они не намерены дать нам дорогу… – Фразу эту завершил щелчок взведенного курка.

Казалось, белые слепые твари только и ждали этого металлического щелчка – толпа немедленно пришла в движение и ринулась на землян. Это напоминало наступление автоматов – неудержимый натиск механизмов, методичный и согласный, направляемый некоей скрытой силой.

Беллман нажал на спусковой крючок раз, два, три, стреляя в упор. Промахнуться было невозможно, но пули были как камешки, брошенные в ревущий поток. Безглазые твари не дрогнули, хотя на телах у двоих выступила желтовато-алая марсианская кровь. Самый ближний, невредимый и двигавшийся с дьявольской уверенностью, длинными четырехсуставчатыми пальцами вцепился Беллману в руку и выхватил револьвер, не успел тот снова спустить курок. Как ни странно, тварь не сделала попытки лишить его и фонарика, сжатого в левой руке; и Беллман успел увидеть стальной блеск кольта, отправленного в космическую тьму рукой марсианина. Затем белые, как плесень, тела, сгрудившиеся в узком проходе, окружили его, мешая сопротивляться. Чиверс и Маспик после нескольких выстрелов также были разлучены с револьверами, однако по странной прихоти нападавших им было позволено сохранить фонарики.

Толпа замедлилась лишь на краткое время; двух своих товарищей, подстреленных Чиверсом и Маспиком, марсиане, недолго думая, сбросили в пропасть. Передние ряды, ловко расступившись, окружили землян и заставили повернуть назад. Затем их, плотно сжатых в тисках движущихся тел, понесло дальше. Скованные страхом уронить фонарики, земляне были бессильны против кошмарного потока. Не разбирая дороги, они устремились все глубже в бездну, видя только освещенные спины и конечности тварей перед собой и влившись в слепую таинственную армию.

Казалось, позади бегут десятки марсиан, неумолимо гнавших их вперед. Спустя некоторое время от невыносимости такого положения разум стал отказывать. Путешественникам чудилось, что они и сами передвигаются не человеческим шагом, а неостановимой механической походкой липких тварей, что давили на них со всех сторон. Мысль, воля, даже страх были парализованы неземным ритмом, который выстукивали попирающие бездну твари. Захваченные этим ритмом и ощущением полной нереальности происходящего, земляне переговаривались редко, односложно, да и сами слова утратили смысл, будто произносились автоматами. Слепцы же двигались в совершенном молчании – ни звука, кроме непрекращающегося, неустанного топота по камням.

Бежали часы, черные, как уголь, не принадлежавшие ни ночи, ни дню. Петляя, дорога медленно закручивалась внутрь, точно сворачиваясь кольцом внутри слепой космической Вавилонской башни. Землянам чудилось, будто они уже несколько раз обогнули пропасть по ужасной спирали, однако пройденное расстояние, как и размеры непостижимой бездны, по-прежнему оставались загадкой.

За исключением света фонариков, ночь оставалась непроницаемой и неизменной. Она была старше солнца, она вызревала здесь тысячелетиями. Ночь нависала над ними чудовищным бременем; ночь устрашающе зияла у них под ногами. Это от нее поднимался смрад застоявшихся вод. И по-прежнему вокруг не раздавалось ни звука, кроме тихого и размеренного топота марширующих ног, что спускались в бездонный Аваддон.

Неведомо где – им казалось, что во тьме миновали века, – сошествие в бездну прекратилось. Беллман, Чиверс и Маспик почувствовали, что давление толпы ослабело и они уже стоят на месте, хотя в головах продолжается нечеловеческий отсчет ужасного спуска.

Рассудок – и ужас – медленно возвращались. Беллман поднял фонарик, и луч осветил толпу марсиан, которые в основном разбрелись по громадной пещере, куда привела их дорога, огибающая пропасть. Другие остались подле землян, словно охраняли их. И чутко вздрогнули, словно каким-то неведомым чувством уловили движение Беллмана.

Справа пол резко обрывался; шагнув к краю, Беллман увидел, что пещера представляет собой открытую полость в отвесной стене, а далеко-далеко внизу, во тьме, блуждает фосфоресцирующее мерцание, будто ночесветки кружатся в субмарсианском море. В лицо подул зловонный ветер; от затопленного подножия скалы до Беллмана донеслись странные вздохи – то были воды, что тысячелетиями убывали на высыхающей планете.

У Беллмана закружилась голова, и он отвернулся. Его компаньоны разглядывали пещеру. Она была, похоже, искусственного происхождения: мечущиеся лучи фонариков высвечивали громадные колонны, украшенные резными барельефами. Ответить на вопрос, кто и когда их вырезал, было не проще, чем на вопрос, кто проложил дорогу в скале. Взгляд выхватывал непристойные подробности, словно пришедшие из видений безумца; и в этот краткий миг они били в глаза нечеловеческой злобой и бездонной пагубой.

Пещера поражала размерами, уходя вглубь скалы и разветвляясь многочисленными коридорами, которые наверняка продолжали расползаться и дальше. Лучи фонариков наполовину разгоняли колеблющиеся тени в нишах, освещали выступы дальних стен, что вздымались и нависали в непроглядном мраке; скользили по белесым тварям, что бродили туда-сюда, подобные чудовищным сгусткам плесени; на миг оживляли бледные, похожие на полипы, зловонные растения, что цеплялись за скрытые во мраке уступы.

Пещера давила, угнетала чувства, сокрушала разум. Сам камень вокруг был воплощением тьмы, а свет и зрение – эфемерными, незваными гостями в царстве слепоты. Отчего-то на землян навалилась уверенность в том, что побег невозможен. Странная летаргия овладела ими. Они даже не обсуждали свою участь, просто застыли, безмолвно и вяло.

Из зловонного мрака возникли несколько марсиан; со свойственным им принужденным автоматизмом они окружили землян и потащили в пещеру.

Шаг за шагом странная лепрозная процессия влекла их за собой. Непристойные колонны множились, пещера ветвилась бесконечными коридорами, являвшими мерзости, что дремали в надире ночи. Поначалу незаметно, но по мере продвижения вперед все сильнее ощущалась коварная сонливость, какую вызывают ядовитые испарения. Земляне сопротивлялись, ибо в этой сонливости таилась некая злобная воля. Она давила все сильнее, пока они не оказались в самой сердцевине ужаса.

Пол между массивными и, вероятно, бесконечно вздымающимися во тьму колоннами поднимался семью косыми пирамидальными ярусами. Сверху на алтаре восседала статуя из бледного металла – тварь не больше зайца, но омерзительная вне всякой меры.

Марсиане столпились вокруг землян. Один потянул Беллмана за локоть, принуждая взобраться на алтарь. Медленными шагами лунатика Беллман взошел по пологим ступеням, а Чиверс и Маспик последовали за ним.

Ни малейшего подобия этой статуи им не доводилось видеть на красной планете – и вообще нигде. Изваяние из бледного золота представляло собой горбатого монстра, покрытого гладким панцирем, из-под которого,