и разбил стекло. Высунувшись в разбитое окно, мужчина попытался вдохнуть дым снаружи. Он снова закричал и начали стаскивать с себя штаны. Его руки были все в крови – он сильно поранился об острые осколки, но, судя по всему, не обращал на это внимания.

Мужчина бросился прочь, почти голый, не считая волочившихся за ним брюк, в которых запуталась одна из его лодыжек, и голубого шелкового галстука, свисавшего с шеи как удавка.

На него набросилось с полдюжины охранников аэропорта. Они били его своими дубинками и прыскали перцовым баллончиком в лицо. Затем пустили в ход электрошокер, пока он не начал биться как рыба, скользкий от собственной крови. Его заковали в наручники, связали ноги и унесли прочь.

В Даллас летели еще одним «Боингом-727». Половине пассажиров было меньше десяти лет, они прилетели в Атланту на детский конкурс красоты. Мальчики были в смокингах, девочки – в вечерних платьях или, по крайней мере, в том, что от них осталось после всех тягот двадцатичетырехчасового пребывания в аэропорту без багажа. Некоторые детишки капризничали, другим хотелось играть, и все оказались настолько невоспитанными, что либо сидели на своих местах и кричали, либо носились по проходу, который превратили в импровизированный трек для гонок без правил. Надзор ограничивался кулачными потасовками между отцами семейств, когда кому-нибудь из детишек разбивали нос.

Мейерс сидел у окна рядом с одним из отцов, и весь полет выслушивал жалобы на судей конкурса. Сын того мужчин не прошел в финал. Этот самый сынок, которого, по мнению Мейерса, стоило бы сразу после рождения скормить волкам вместе с последом, сидел у прохода и постоянно ставил подножки пробегавшим мимо детям.

В полете не кормили. Обслуживание бортовым питанием не производилось по той же причине, по которой не работали закусочные в аэропорту. Мейерсу дали пакетик с соленым арахисом.

Даллас, аэропорт «Форт Уорт». DFW. Когда самолет приземлился, дождь шел уже сорок дней и сорок ночей. Взлетные полосы скрылись под потоками воды. Грязная жижа между рулежными дорожками была такой глубокой и густой, что самолеты смогли бы утонуть в ней как мамонты в смоляной яме. Мейерс заметил три самолета, увязших по самые крылья. Пассажиры, спустившись с трапа, оказывались по колено в грязи и с трудом пробирались к автобусам, которые не могли подъехать ближе, иначе бы просто застряли, и их уже не удалось бы вытащить.

Аэропорт выглядел пустынным. Он продолжал работу, несмотря на погоду, однако рейсов из других крупных аэропортов практически не было. Мейерс добрался до билетной стойки – маленькая очередь двигалась со скоростью айсберга, так как всего одному кассиру удалось добраться до аэропорта из-за наводнения. Когда подошла очередь Мейерса, ему сказали, что все рейсы до его дома были отменены, но он может вылететь в Денвер через шесть часов и там уже совершить нужную ему стыковку. Рейс обслуживала другая авиакомпания, поэтому ему необходимо было сесть в автоматический поезд и проследовать в другой терминал.

По дороге к поезду он остановился около телефонной будки. В трубке гудка не было. В соседней будке оказалась такая же картина. Все таксофоны в аэропорту не работали. Наводнение смыло телефонные линии. Мейерс знал, что его жена уже, наверное, беспокоится. Он не успел позвонить из О’Хары и Атланты, а теперь в Далласе телефонная связь не работала. Но об этой ситуации наверняка сообщили в новостях. И она знала, что он где-то застрял. Как же здорово было бы вернуться домой к Энни. К Энни и двум любимым дочкам: Кимберли и…

Мейерс замер, и паника охватила его. Сердце заколотилось в груди. Он не мог вспомнить, как звали его младшую дочь. Зал аэропорта закружился перед его глазами, готовясь рассыпаться на миллион осколков…

Меган! Ее звали Меган. «Боже, наверное, у меня в голове помутилось», – подумал он. А у кого бы не помутилось! У Мейерса закружилась голова от голода. Он глубоко вздохнул и направился к вагону.

Когда дверь за ним закрылась, он заметил, что в другом конце вагона на полу лежит мужчина. Больше в вагоне никого не было.

Мужчина весь скрючился в луже рвоты и разлитого бордового вина. На нем была грязная куртка, а у ног валялся брезентовый рюкзак. Он был похож на человека, которого Мейерс увидел по прилете в Чикаго, хотя вряд ли это был он.

В вагоне прозвучало несколько объявлений, и поезд отъехал от перрона навстречу дождю. За окном была кромешная тьма. Дождь стучал по крыше. Вдалеке сверкала молния, пронзительно завывал ветер. Вагон подъехал к следующему перрону и остановился.

Внутрь ворвались трое охранников в форме цвета хаки. Один из них без предупреждения ударил спящего бродягу ногой по лицу. Мужчина закричал, а охранники принялись избивать его дубинками и ногами. Кровь и гнилые зубы полетели изо рта и носа мужчины. Питер Мейерс сидел не шелохнувшись и крепко сжав ступни и колени, словно пытаясь таким образом защитить себя.

Один из охранников схватил вопящего мужчину за клок волос, а другой – за брюки сзади, и они оба выволокли его через заднюю дверь на платформу. Третий охранник посмотрел на Мейерса, улыбнулся, дотронулся дубинкой до козырька своей фуражки и последовал за остальными.

Дверь закрылась, и поезд поехал дальше. Мейерс рассмотрел, что трое охранников продолжали избивать мужчину, пока вагон отъезжал навстречу ночи.

Не успел он подъехать к следующей платформе, как свет замигал и погас, и автопоезд остановился. Дождь безжалостно молотил по крыше. Порывы ветра швыряли в окна потоки воды. Мейерс встал и начал ходить по вагону, стараясь не приближаться к находившейся в противоположном конце луже вина, мочи, крови и всего остального. В свете далеких уличных фонарей это пятно казалось черным. Он подумал о только что увиденном, о своей семье, которая ждала его возвращения. Никогда еще ему так сильно не хотелось домой.

Несколько часов спустя свет снова включился, поезд тронулся и доставил его к нужной платформе. Ему пришлось поспешить, чтобы успеть на рейс.

На этот раз самолетом оказался широкий DC-10. Пассажиров было немного. Его место оказалось рядом с проходом. На взлете немного потряхивало, но, как только самолет выровнял курс, он стал двигаться плавно, словно «кадиллак» в шоу-руме. Ночью Мейерсу дали коробку, в которой был сэндвич с тунцом, пачка печенья и немного винограда. Он съел все это с чувством огромной благодарности. У окна сидел пожилой мужчина в пальто и фетровой шляпе.

– Все эти огни внизу, – проговорил старик, указывая на окно, – все эти маленькие города, маленькие жизни. Невольно задумываешься,