что с этого момента я даю тебе полную свободу действий! Ты теперь сам решай, что тебе делать! Твоя судьба теперь полностью в твоих руках! Хочешь — работай, хочешь — учись! Хочешь — играй, а хочешь — женись! А хочешь — в армию иди или на все четыре стороны! Теперь ты будешь сам хозяином своей судьбы! Решай всё самостоятельно! А я не буду вмешиваться! Но если нужна будет, какая помощь или совет — я, как мать, конечно, помогу и дам!».

Платона такая позиция матери сначала удивила, а потом обрадовала.

— Надо же? Какая мама молодец! Не стала устраивать мне истерику, всё поняла и приняла! Даже дала мне свободу действий! И от себя не оттолкнула! Ну, что ж, посмотрим! — про себя радовался он, что пока не посвятил маму в свои дальнейшие планы.

— Я вообще никому не буду говорить о своих планах, даже отцу и матери! А когда буду добиваться каких-либо конкретных и ощутимых успехов, то буду им конечно об этом говорить! — решил он.

Несмотря на такой окончательный провал с учёбой, на следующий день во вторник 14 февраля Кочет вышел на работу с чувством облегчения. Как и планировал накануне, он начал новую жизнь, не дожидаясь следующего понедельника, уже этим утром сделав зарядку и обмыв торс холодной водой.

На работу он даже пришёл в хорошем настроении и одухотворённым.

— Но мне в первые дни без учёбы надо устроить себе каникулы, чтобы отдохнуть морально и эмоционально! Возьму себе на это почти две недели, до конца февраля включительно! А потом снова займусь французским языком! Ведь если я пройду весь школьный курс, то мне нечего будет опасаться в институте! — уже на работе решил он.

А там его ждал сюрприз. На несколько дней Кочета назначили в ассистенты к электрику Николаю Хомутову, в задачу которого входила замена люминесцентных ламп в потолочных светильниках. Задачей же Платона стала помощь в установке огромной раздвижной лестницы, подаче электрику новых ламп и в принятии от него старых, а также в подстраховке того на лестнице. Работали они тщательно, постепенно обходя весь токарный участок цеха. Но потом токаря Кочета заменили на фрезеровщика Бориса Лапшина, так как теперь предстояла замена ламп над фрезерным участком.

На работе к Платону подошёл Яков Родин и предложил сыграть в шашки за цех в командном первенстве завода. Платон согласился, заняв, как дебютант, место на четвёртой последней доске. Первая встреча состоялась в красном уголке цеха № 29, располагавшегося в соседнем корпусе. Но доски было всего две, так что третьим и четвёртым номерам команд пришлось ждать своей очереди. Платона поразил молодой чуть полноватый брюнет, игравший на первой доске соперника. Сделав всего пять ходов и не разменяв ни одной шашки, он объявил, что выиграл партию, этим собрав вокруг себя всех участников. Но соперник — главный технолог двадцатого цеха Борис Николаевич Селезнёв естественно лишь снисходительно улыбнулся — давай, мол, воображала, ходи. И тот пошёл, отдав шашку. Селезнёв вынужденно взял. Потом это повторилось. Потом они взяли по две шашки друг друга. А затем соперник пожертвовал Борису Николаевичу сразу три, взамен взяв пять шашек и выиграв позицию, в результате которой озадаченному сопернику пришлось бы только безвозмездно отдавать свои шашки.

— «Вот это да!? Просто класс!» — вырвалось у кого-то.

Вместо этой пары сели третьи номера, за который от двадцатого цеха играл капитан команды Яков Родин. Но Платон переключился на вторую доску. На ней грузный технолог с красным лицом из двадцатого цеха Василий Махин чёрными выиграл свою партию. Пришла очередь и Платона, тоже игравшего чёрными на четвёртой доске. Против него играл высокий мужчина средних Александр Американцев. Платон играл, как во сне, долго не думая и играя от соперника, в основном думая за его время. Со стороны даже можно было подумать, что играет мастер. К концу партии оказалось, что Родин сыграл вничью и счёт командной борьбы стал полтора на полтора. Исход сражения теперь зависел от Кочета. И все столпились вокруг их доски. Партия была равной и шла к ничьей. Но в конце её Платон ошибся, прозевав отдачу шашки соперником и вынужденное битьё его шашки, с последующей потерей ещё одной своей. По позиции казалось, что соперник теперь выигрывает. Но Платон привык биться до конца, даже когда всё было всем очевидно. Многие зрители уже потянулись к выходу.

Платон даже услышал чью-то реплику:

— «Ну, всё! Тут очевидно!».

И эта реплика видимо успокоила соперника, к тому же увидевшего, как Кочет густо покраснел. И Американцев сделал якобы пока нейтральный и безобидный ход, но, как оказалось, с потерей темпа.

Тут-то Платон увидел, что его позиция хоть и была слабее, но можно было попробовать одну авантюру. И он сделал тоже вроде бы ненужный ход, вздохнув и вслух сказав, окончательно успокаивая соперника:

— «Ну, тут уж ничего не поделаешь!?».

И соперник сразу разменял шашки, этим вроде бы приближая победу. Но тут Кочет увидел спасительный ход, отдав шашку и взяв две, обеспечив себе проход в дамки. И соперник, всё ещё имевший некоторый перевес, сам предложил ничью, ибо, имея преимущество, уже не имел достаточного ресурса для победы. В итоге встреча закончилась вничью два на два.

— «Платон! А ты молодец! Спас такую партию с бывшим чемпионом! А для нас такой счёт равен победе! Мы раньше всегда проигрывали им!» — похвалил Кочета Яков Родин.

— «А этот Миша, играющий на первой доске, в шашки играет с пяти лет! Я помню, как он приходил к мужикам, игравшим в домино, шашки и шахматы, и обыгрывал их в шашки одного за другим!» — добавил Яков.

Через день они играли с командой какого-то отдела, где были одни инженеры. Однако Селезнёв, Махин и Родин свои партии свели вничью, а Кочет с треском проиграл. Уже после первых ходов у соперника наметилось преимущество, которое тот лишь развивал. И когда всё стало более чем очевидным, Платон сдался.

— «Яш! Давай меняй меня! Чувствую, что не смогу вам помочь!» — обратился он к Родину.

— «Хорошо! Заменю! У нас четвёртая доска как раз завтра выходит из отпуска! Так что спасибо тебе — выручил нас, и пол очка принёс!» — согласился комсорг и физорг цеха.

Все воскресенья Платон теперь ходил с отцом на лыжах, стараясь не касаться темы высшего образования. Но этому предшествовал разговор с отцом, в котором Платон всё же посвятил его в свои планы, пообещав, что этим летом обязательно поступит в Бауманский.

— «Пап! Ты же сам хотел, чтобы я поступил в технический ВУЗ?!