Брызнул свет, заставив зажмуриться, а когда Игорь Рассоховатович открыл глаза, то понял – все, что он до сих пор видел, являлось лишь слабым приготовлением к главному зрелищу. Легким аперитивом перед основным блюдом.

Это наверняка была столица Марса.

Это должно было быть столицей Марса.

Внутри коры планеты располагалась колоссальная полость. Изнутри ее густо покрывали тончайшие сооружения, словно кто-то взял и вывернул наизнанку ежа. Или, лучше сказать, целую планету, сплошь покрытую супергородом.

Разнообразные иглы, усеянные темными и светлыми отверстиями, тянулись к центру полости, почти сходились там, где бушевало нечто, похожее на огромную чернильную кляксу. Клякса брызгалась, и ее брызги, попадая на иглы, заставляли их вспыхивать, и волны света прокатывались от острия до основания и обратно.

Разглядывая все это и пытаясь подобрать увиденному хоть какую-то земную аналогию, Игорь Рассоховатович назвал бы иглы небоскребами, подобными тем, что в изобилии строились в лагере капитализма, где земля настолько не по карману, что капиталистам приходилось возводить все более и более высотные здания. Но и самый высокий небоскреб выглядел жалкой лачугой по сравнению с циклопическими марсианскими тысячеэтажниками. Биленкин не мог представить себе – что за сила удерживает их строго перпендикулярно к стенам полости? Управляемая гравитация? Скорее всего, иначе как жить в столице, если твой дом висит вверх тормашками?

Он почти забыл о преследуемом диске, но тут его машина резко замедлила падение, приближаясь к острию одного из тысячеэтажников, который все увеличивался и увеличивался в размерах, а крошечная площадка на его вершине растянулась до размеров космодрома, на ней проступили полосы и линии, наверняка имеющие смысл при пилотируемом полете, но сейчас диск не подчинялся ни единому рывку ремня, опускался все медленнее и медленнее, пока под ним не распахнулась щель, и он наполовину вошел в нее, будто монетка в приемную щель телефона-автомата.

– Тпру, приехали, – сказал Игорь Рассоховатович, с трудом высвобождая затекшие члены из упряжи и ощущая себя не как наездник, а как лошадь, на которой проскакали бог весть сколько верст.

Он вылез из гондолы и осмотрелся. Вдалеке виднелось множество торчащих из щелей дисков, но какой из них диск с Царицей, Игорь Рассоховатович не знал.

– Разберемся, – утешил он самого себя и зашагал, разгоняя кровь в ногах, а затем и побежал к дискам, опасаясь упустить преследуемых, ведь в этом чудовищном лабиринте отыскать их вновь у него не имелось никаких шансов.

Тот, кто говорит, что после смерти нет ничего – ни путешествия, ни приключения, – ничего не знает о смерти.

И уж тем более о смерти ничего не знает тот, которому остались последние мгновения перед окончательным погружением в небытие. Словно в последний момент вспоминаешь – сейчас начнется самый важный экзамен в твоей жизни, а ты про него забыл и растратил драгоценное время на пустяки, но только не на подготовку к нему.

– Помощь близка, – сказал Паганель. – Марсоход едет. Осталось совсем немного. Надо дождаться. Надо дождаться. Надо дождаться…

Робот монотонно повторяет эти слова, как зацикленное счетно-решающее устройство, которому небрежный оператор подсунул перфокарту с ошибочно составленной программой.

Скажи что-нибудь другое, хотела попросить Зоя. Не надо утешений. Помощи ждать неоткуда. Каждый умирает в одиночку. И герой. И предатель. И в этом они равны перед нею, перед смертью.

Буря терзала ткань палатки, проверяла на крепость каждый шов, каждую застежку и, казалось, еще больше бесилась от собственного бессилия порвать углеродные нити, чья крепость не уступала лучшим сортам стали и даже превосходила их. Пыталась просунуть песчаные пальцы под основание палатки, чтобы сдернуть ее с места, раз не удается порвать, швырнуть о скалы, поднять в невообразимую высь, как птицу, себе на погибель влетевшую в ураган. Но Паганель тщательно обложил края камнями, да и его собственный вес не оставлял буре никаких шансов. Она выла и неистовствовала, уходя все дальше, вслед за Деймосом, который тащил за собой по поверхности Марса пыльную мантию.

Эфир взрывался оглушающими помехами, поэтому Паганель решил выбраться наружу и запустить несколько сигнальных ракет – вдруг марсоход совсем рядом? Когда он потянул магнитную застежку, на него обрушился красный поток песка, который, к счастью, быстро иссяк, до половины заполнив тамбур палатки и не проникнув дальше внутрь.

Ветер с силой бросал о стальное тело робота горсти песка вперемешку с мелкими камешками, отчего корпус Паганеля глухо гудел. Он обошел полузасыпанную палатку – работы не слишком много, чтобы освободить ее от песка, но нужно повозиться, так как у него не имелось даже самой обычной лопаты. Придется пользоваться тем, что имелось, – собственными ладонями.

Но прежде – марсоход. Лунный робот, по понятным причинам, не имел чувствительных звукоуловителей – кому бы пришло в голову на безвоздушной поверхности земного спутника голосом звать Паганеля?

Поэтому он выбрал валун повыше и с неожиданной для стального тела ловкостью забрался на его плоскую вершину, будто заправский альпинист. Его внимание сразу привлекла крохотная точка, медленно ползущая между скал. Она часто останавливалась, словно в неуверенности, что выбрала правильный проход, подавала назад, объезжала валуны, выбирала новый путь между скал. Паганель настроил окуляры и убедился – марсоход! Будь он в полной мере человеком, он наверняка бы запрыгал, замахал руками, что-нибудь крикнул, словно все это хоть в малейшей степени могло привлечь внимание экипажа машины, но робот всего лишь достал из внутренней полости две сигнальные ракеты и запустил их в марсианское небо с десятисекундным интервалом.

На марсоходе заметили сигнал. Машина прибавила ходу, пошла более уверенно по направлению к палатке и Паганелю. Однако все равно ощущалось – за рычагами сидит кто-то, кто не слишком уверенно владеет тонкостями управления.

Спрыгнув на песок, Паганель сначала пошел, а потом побежал к марсоходу, продолжая вызывать экипаж по радиоканалу. Но те, кто находился внутри, то ли не слышали его сквозь помехи, то ли вообще не обращали внимания на сигнал вызова. Робот наращивал скорость бега, легко перескакивая с камня на камень, благо пониженная сила тяжести позволяла Паганелю делать огромные для его стального тела прыжки, а не вязнуть ногами в наметенном бурей рыхлом песке.

Подоспел Паганель вовремя – неопытный водитель марсохода в спешке пытался взять чересчур крутой подъем на ступенчатое плато, отчего машина встала под опасным градусом, ее передние гусеницы грозили потерять контакт с почвой, и тогда бы марсоход сел на брюхо, без всякой надежды без посторонней помощи сползти назад.

Робот выскочил перед марсоходом и замахал руками. Машина дернулась и остановилась.

Откинулся люк, и наружу выбрался Варшавянский – в дохе, кислородной маске и с огромным хирургическим баулом.