– Игорь Рассоховатович! – позвала Зоя маленького пилота, но тот, скорее всего, ее не расслышал, хотя вроде бы как-то шевельнул плечами, будто какой-то звук до него все же донесся. – Игорь Рассоховатович, посмотри вверх!

Но неожиданно для нее самой ее зов услышала женщина, восседавшая перед Биленкиным. И ее странный вороненый помощник. Они как по команде задрали головы, даже робот, у которого и объективов на лице не имелось, и Зоя ощутила, как ее обхватывают нити, тончайшие, но вместе с тем крепкие как сталь, из которых сделана Башня Цандера – чудо советской космистской инженерии, оплетают ее, лишают свободы движения, а затем тянут вниз, к женщине и роботу.

Что-то опасное в них чудится Зое, из-за чего она всеми силами пытается противостоять, сопротивляться, сохранить возможность вот так парить и видеть мир сверху. Хватит! Довольно! Она больше не желает напяливать на себя неуклюжий пустолазный костюм, по сравнению с которым облачение водолаза – всего лишь легкий акваланг Жак-Ива Кусто.

Но Зою, несмотря на ее трепыхания, продолжает тянуть вниз, а точнее – к женщине, незнакомой, грозной, настолько грозной, что не понять – красива она или ужасна. Ужасная красота или красивый ужас. Зоя напрасно напрягает связанные невидимыми нитями руки и ноги, дергается всем телом, но женщина все ближе и ближе, и когда кажется, что они сейчас столкнутся, происходит невероятное.

Женщина широко разевает рот. Так широко, что он превращается в огромный черный зев, чудовищную пасть, в которую Зою втягивает полностью. Она ощущает, как глотка женщины совершает глотательное движение, проталкивая добычу вглубь, но Зоя отказывается, сопротивляется, тем более нити ослабли, давая возможность упереться коленями и локтями в нечто мягкое и осклизлое, а затем, собрав все силы, рвануть вверх.

Биленкину показалось, что он сходит с ума, когда чудовищное создание как-то нервно дернулось, дрожь прокатилась по членистоногому телу, оно распахнуло пасть, шевельнуло боковыми хватательными клешнями и произнесло по-русски:

– Здрав-ствуй-те… Игорь… Би-лен-кин…

И маленькому пилоту немедленно пришла в голову странная догадка, что Царица не смогла выговорить его сложное отчество – Рас-со-хо-ва-то-вич.

– Кто ты? – Звуковые преобразователи, встроенные в дыхательную маску, придали вопросу, как показалось Биленкину, необходимую грозность.

– Разве ты меня не узнаешь? – с каждым словом Царица говорила лучше и лучше. Она не растягивала слова, не коверкала, произносила четко и ясно. – Попробуй угадать, Игорь… Рассоховатович… – и она издала звук, который Биленкин определил как легкое хихиканье.

Чудовищный клеврет сделал навстречу пилоту шаг, другой.

Биленкин попятился, наставил походный лазерный нож, единственное оружие, которым он располагал, на чудовище с восседавшей на нем Царицей, но тот остановился, наклонился так низко, что маска Царицы оказалась вровень с лицом пилота. Игорь Рассоховатович с отвращением разглядывал то, что и лицом нельзя назвать – какое у насекомого может быть лицо? Ему больше всего хотелось попятиться, отвернуться, а что еще лучше – полоснуть ножом по этим тварям, чтобы на куски, чтобы в клочья. И он бы не испытал никаких угрызений совести, особенно учитывая, каким путем они вообще появились на этот марсианский свет. Паразиты. Вредные паразиты.

– Отойди, – процедил сквозь зубы Биленкин. – Отойди.

Но внезапно маска Царицы изменилась. В ней мгновенно произошли изменения, настолько быстрые и радикальные, что Игорь Рассоховатович решил, что бредит.

Маски насекомого больше не было.

На него смотрело лицо.

Человеческое лицо.

Лицо Зои Громовой.

– И ты, Брут? – спросил Борис Сергеевич, выслушав Полюса Фердинатовича и отодвинув в некотором раздражении принесенные им бумаги и карты.

– Я не Брут, – с достоинством возразил Полюс Фердинатович, – я, если хочешь знать, Цезарь. Которого ты режешь без ножа.

Мартынов устало прикрыл глаза, потер воспаленные от бессонницы веки.

– Полюс, дорогой, давай не будем сейчас это обсуждать. У нас на борту осталось только три члена экипажа – я, ты и Гор. Каждая пара рук и каждая голова на счету. А ты требуешь, чтобы я согласился выпустить тебя на поверхность для каких-то там исследований…

– Каких-то?! – немедленно вскипел Полюс Фердинатович. – Каких-то?!

В общем, они крупно поругались. Лишь вернувшись в свой закуток, в келью, как любезно обзывал академик свое пристанище на корабле, и мысленно прокручивая состоявшийся разговор, Полюс Фердинатович все же решил, что командир в чем-то прав, а именно – каждый должен заниматься собственным делом. И какого рожна он, академик Гансовский, научный руководитель безнадежно проваленной экспедиции на Марс, пошел к командиру за благословением? С каких пор он, академик, профессор, лауреат и прочая, прочая, стал нуждаться в благословении людей, которые к науке не имеют прямого отношения?

– Не позволю! – опять же самому себе заявил Полюс Фердинатович, хлопнул по груде книг, отчего та покачнулась и обрушилась на пол.

Пока на борту есть хоть один настоящий ученый, программа исследований будет выполняться. Несмотря на. Он отправится в экспедицию пешком.

Полюс Фердинатович очень тщательно подошел к отбору снаряжения – походная экспресс-лаборатория, упрятанная в небольшой чемоданчик, емкости для проб воздуха и почвы, хотя говорить «воздух» и «почва» применительно к скудной атмосфере Марса и еще более безжизненным пескам – чересчур оптимистично, но чем черт не шутит? Авось какая-нибудь бактерия сыщется. Хорошо бы взять климат-анализатор, но ящик чересчур громоздкий, и Полюс Фердинатович решил потом установить его неподалеку от корабля.

Несмотря на тщательность отбора, получилось чересчур много. Чтобы все это взять с собой, пришлось бы прихватить и тачку, но поскольку тачек на корабле не имелось, то Полюс Фердинатович уполовинил оборудование, а затем оставшееся уполовинил еще раз.

Перетащив оборудование в шлюзовой отсек, академик облачился в доху, унты, нацепил баллоны и кислородную маску. Постоял перед люком, за которым его ждал Марс, а затем решительно вдавил кнопку. В полутьму шлюза проник багровый отсвет чужой планеты.

Полюс Фердинатович ощутил волнение. Нет, он не первый человек, которому предстояло ступить на пески Марса. И даже не второй, но уж точно он первый ученый, который сделает первый шаг по поверхности этой планеты.

Такой маленький шаг и, возможно, большой шаг для науки и для всего человечества. Полюс Фердинатович не стал тянуть торжественный момент, тем более что единственный свидетель ему – он сам. Академик спрыгнул на песок и осмотрелся. Легкая взвесь песка казалась туманом, окутывающим корабль и не дающим простора для зрения. Выступы плоских камней под ногами не позволяли унтам проваливаться в песок, и Гансовский с удовольствием прошелся вдоль корабля туда-сюда, разминая, как ему казалось, стесненные и затекшие от долгого космического путешествия сочленения.