ли Посл<едние> Нов<ости> мой «Посмертный подарок»[961]. Вещь, разрубленная пополам и подписанная мною ровно 300-ой строкой, чуть ли не посреди фразы, валяется. За 4 месяца не напечатали ни одной моей строки.

Нынче сговорилась с А<нной> И<льиничной> Андреевой о печатании на машинке, она это охотно сделает, тогда — пришлю. Она живет очень далеко и вижу се редко, это для меня большое лишение. И для нее.

Огромное спасибо за подарок. Были с Муром два раза в кинематографе и 1-го (десятилетие!) подарю ему от Вас какую-нибудь хорошую книгу.

Хочу отправить сейчас — это не письмо — привет и отклик. Будет минута — пришлю стихи. Я их почти никогда больше не пишу: нет времени: хотят прозы и все (!!!) время уходит на нее: а потом — не берут.

Обнимаю Вас и люблю. Спасибо за все.

                                       МЦ.

Мать Н<иколая> П<авловича> — тех юношей везших мать в храм — знала[962]. Она, как и он, чудно знает античный и мифический мир.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 119 (с купюрами). СС-6. С. 419. Печ. полностью по кн. Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 206–208.

7/8-35. В.Н. Буниной

Vanves (Seine)

33, Rue J<ean->B<aptiste> Potin

6-го февраля 1935 г.

                         Дорогая Вера.

Знаете ли Вы, что я ничего не получила с писательского вечера?

Было — так: я послала Алю с вежливым письмом к Зеелеру — 1-го февраля, решив, что достаточно ждать — и вот их беседа.

Он: — Привет принимаю, а суммы никакой не дам. Аля: — Почему? — П<отому> ч<то> мне сказали, что Ваша мать уже получила с бриджа для молодых писателей[963]. Мы же получили всего 89 прошений и 50 удовлетворили. Аля: — Моя мать ни о каком бридже не слышала. Он: — Да? Если это та*к — пусть подтвердит письменно — проверять не буду — и тогда постараюсь ей что-нибудь наскрести.

Вера! Я — взорвалась. Во-первых — на Алю, — вот уж не моя кровь! Стоять такой овцой, — ни слова негодования, ни звука в защиту — а как умеет дерзить! (мне). Во-вторых — на Зеелера. Кто-то сказал, и этот, не проверив, сразу исключил меня из числа получающих. И «наскрести», — точно я нищенка, последняя из последних.

Вот мое письмо к нему:

1-го февр<аля> 1935 г.

                         Милостивый государь, Г<осподи>н Зеелер,

Новогодний вечер писателей устраивается для неимущих писателей. Я — писатель: 25 лет печатной давности, и я — неимущий: пожалуйте ко мне по адр<есу> на заголовке и удостоверьтесь.

Поэтому я на пособие в абсолютном праве.

Вам «кто-то сказал», что я, в качестве «молодого писателя» (25 лет давности!) «получила» с какого-то «бриджа», и Вы, не дав себе труда проверить, не запросив меня, исключили меня из числа получающих с писательского новогоднего вечера и удовлетворили все прошения — в числе нескольких десятков — кроме моего. Когда же Вы узнали, что я ни о каком бридже и не слышала, Вы предложили мне подтвердить это письменно и обещали тогда «наскрести» — что* сможете.

Предупреждаю Вас, что никаких «оскребков» не приму, ибо не подачки прошу, а законно мне полагающегося. Если вечер устраивают, то в первую голову для таких вопиюще-неимущих несомненно-писателей, как Бальмонт, Ремизов и я.

Когда я, на вопрос: — Хорошо, по крайней мере, получили с писательского вечера? — отвечаю: — Ничего, — люди сначала не верят, а потом негодуют — те самые, что шли на этот вечер с целью помочь. Моя неполучка компрометирует всё учреждение.

Сообщите, пожалуйста, мое письмо в Ревизионную Комиссию Союза Писателей и знайте, что я от своего права не отступлюсь и буду добиваться его всеми средствами общественной гласности.

                                       Марина Цветаева

_____

Послано 1-го, нынче 6-ое, ответа нет и наверное не будет. Нарочно сообщаю Вам точный текст письма, ибо наверное до Вас дойдут слухи, что я написала «ужасное» и т. д. письмо — чтобы Вы знали меру этих ужасов.

Я не знаю — кто распределяет. Если у Вас среди них есть знакомые — Вера, вступитесь — потому что я в нищенстве и в бешенстве и, если не дадут, непременно заявлю об этом с эстрады в свое следующее выступление «Последняя любовь Блока» — через месяц[964]. Я уже теперь хотела (2-го февр<аля>, совместное выступление с Ходасевичем)[965], но я только что отправила письмо, а кроме того — не хотелось вмешивать Ходасевича, т. е. устраивать скандал на общем вечере.

— Народу было — зрительно — много: полный зал, но зал маленький: «Soci*t*s Savantes», человек 80. Заработали мы с Ходасевичем ровно по 100 фр<анков>, так что я не смогла даже оплатить двух мес<яцев> Муриного учения (160 фр<анков> — как мечтала. 100 фр<анков>, два фр<анка> мелочью и метро*вый билет — на возврат.

_____

Вера! Другое. Мне очень спешно нужен возможно точный адр<ес> Оли Иловайской (не знаю ее нынешней фамилии) для очень[966] важного для нее дела, пока — тайного[967]. Если Вы мне в следующем письме дадите слово, что никому не скажете, расскажу — всё. Повторяю, очень важное и радостное для нее.

_____

С<ергей> Я<ковлевич> едет в город, хочу отправить с ним, обрываю и обнимаю.

Жду 1) впечатления от «писательского вечера» и по возможности содействия 2) Олиного адр<еса> 3) Слова.

                                       МЦ.

Не забудьте Олину фамилию.

Впервые — НП. С. 483–486. СС-7. С. 283–284. Печ. по СС-7.

9-35. В.Н. Буниной

Vanves (Seine)

33, Rue J<ean->B<aptiste> Potin

11-го февраля 1935 г.

                         Дорогая Вера,

Во-первых и в срочных: с Зеелером — улажено, т. е. очень обиделся и выдал мне