— Я помню! — воскликнул Юан. — Гволкхмэй сказал, что ты транжира, и что он замучился распоряжаться выдавать тебе новую форму.

— Получше чего-нибудь не мог вспомнить?! — возмутился Балиан.

— Он волновался, — улыбнулся Кристиан. — Тристан его весь вечер отпаивал и убеждал, что это просто царапина.

— Короче, это был он. Теперь я вспомнил. Вот, — Балиан, нахмурившись, скрестил руки на груди. — И если он писал о нас, то я уже не понимаю, где градеронцы, а где шпионы Галикарнаса. И да. Пергамент у этого козла все-таки надо забрать.

Максимилиан Розенгельд чувствовал себя неважно. Да и кто бы чувствовал себя хорошо, оказавшись в темнице, и не абы у кого, а у самого Роланда, славившегося изощренностью наказаний? Единственное, что радовало пленника, так это то, что находчивые дети как-то умудрились подружиться с правителем, и потому его, как отца этих ребят, определили в отдельную камеру не самого плохого состояния. Вполне можно было почувствовать себя знатной персоной, а это приятно всегда, даже в такой незавидной ситуации.

Как бы то ни было, время Максимилиан решил зря не тратить и как следует отдохнуть, чтобы потом с новыми силами взяться за обдумывание побега (ну а какой дурак будет сидеть и ждать суда?). Уснуть удалось. Правда, при пробуждении Максимилиан об этом несколько пожалел — в голову полезли смутные сны о прошлом, а он этого, ох, как не любил. Слишком мало в них было веселого. Бесконечная беготня от градеронцев — да. Время, проведенное с Иолантой — лучше не надо. Побег из Эндерглида — и вовсе сумасшедшее веселье, особенно в свете того, что он по пути забавы ради прихватил пергамент. Много лет после этого его любимым занятием было представлять лицо Гволкхмэя, когда тот все узнал. Однако вот с детьми Максимилиану не повезло. То есть, сами дети, судя по всему, выросли, что надо. Но вот где и как они повзрослели…

Рассеянно глядя на охранника за решеткой, Максимилиан вспомнил Эндерглид. Вспомнил ауру Врат, преследующую его даже в Дилане. Он ненавидел это ощущение всем сердцем и больше всего на свете хотел быть никак не связанным с Вратами. Было отвратительно от чего-то зависеть, пусть даже таким пустячным образом. Это было невыносимо, сознавать, что ему хочется постоянно находиться у Врат. Поэтому Максимилиан мечтал переходить с места на место, нигде не задерживаясь, а не торчать до конца жизни в Эндерглиде, где шагу нельзя было ступить, чтобы власти не сделали выговора.

Что ж, план удался. С Иолантой они вдоволь походили по миру, пока не помешали сразу два события — первый ребенок и начавшаяся война с Ретилосом. Но Максимилиан совсем не расстроился, когда пришлось остановиться в одной из деревень Асбелии. Они провели там шесть лет (его личный рекорд!), в которые родился второй сын — Балиан.

Но потом на Максимилиана было совершено сразу два нападения и, хотя он с успехом отбил их, стало ясно — некие градеронцы охотятся за золотым пергаментом, ибо уже имеют золотое перо. Максимилиан, не мудрствуя лукаво, ввязался в игру и просто-напросто стянул у врагов перо, после чего посредством записи в пергаменте страшно отомстил главарю всего этого сброда.

Градеронцы, понятное дело, пришли в полную ярость — и не столько даже из-за его мести, сколько из-за того, что у них украли перо. Они начали настоящую охоту, и Максимилиан предпочел убраться подальше от родного дома. Иоланта, хоть и была жительницей Дилана, была в курсе событий и потому с миром отпустила мужа, не преминув, правда, высказать все, что о нем думает.

Однако охота затянулась. Максимилиан попытался спрятаться на вражеской стороне, в Ретилосе, но градеронцы без малейшего сомнения последовали за ним. В последующие пять лет Максимилиан был дома всего два раза, и второй оказался последним.

Он хорошо помнил, как пять лет назад вернулся в деревню — градеронцы, наконец, оставили его в покое. Все они погибли, застигнутые войной, а их лидер испарился в неизвестном направлении. Поэтому настроение у Максимилиана было просто превосходное, тем более что и война закончилась. Но, когда он подошел к дому — или, точнее, тому, что от него осталось, — в голове мигом помутнело от ужаса. Максимилиан понятия не имел, что там произошло, но все выглядело так, будто единственной возможностью навестить семью было пойти на ближайшее кладбище. Нелегкое испытание даже для такого легкомысленного человека, как он.

Но, к счастью, мимо проходила жительница деревни, и он узнал в ней старую знакомую. Она рассказала, что Иоланта родила третьего ребенка и буквально через три месяца скончалась, ослабшая от какой-то болезни. Дети остались одни и вполне успешно жили, пока их дом не сгорел. Никто не знал точно, что там произошло. Но один из жителей видел, как детей уводил с собой вооруженный человек в черной одежде.

У Максимилиана это известие вызвало еще больший шок, чем все остальные, хотя он и пытался убедить себя, что черная одежда вовсе не признак Градерона, особенно если находишься в Дилане. Знакомая, заметив его волнение, сообщила, что дети сказали, что их приютят, и вид у них был усталый, но вполне довольный. Больше их никто не видел.

После этого Максимилиану не оставалось ничего иного, кроме как признать поражение. Он обошел немало городов и селений, везде задавая одни и те же вопросы, но о Балиане и Кристиане так ничего и не узнал. Оставалось только надеяться, что их и впрямь кто-нибудь приютил у себя, и они жили хорошо и счастливо.

Что ж, так все и случилось. Теперь Максимилиан знал, что на них напал один из преследовавших его градеронцев — скорее всего, конечно, их злосчастный лидер, так как к тому времени остальные успели почить. А потом явился Тристан, он единственный в Эндерглиде носил черные одежды. Но если так, что они делают в Дилане? — рассеянно думал Максимилиан. Тоже сбежали? Сомнительно, они хорошо отзывались о Гволкхмэе. Значит, на задании. Но в таком возрасте?

И тут Максимилиан понял. Дело принимало скверный оборот — не для него, конечно, а для Балиана, Кристиана и «новенького», как он мысленно называл Юана. Нужно было найти способ поведать кое о чем этим троим, и желательно до того, как он устроит побег.

Стоило ему об этом подумать, как судьба — о чудо! — явила ему такую возможность. Перебросившись парой слов с охранником, к решетке подошел Балиан.

— Балиан! — Максимилиан, бросившись к решетчатым дверям, радостно протянул сквозь прутья руки, но был немедленно схвачен за шкирку.

— Отдавай пергамент, — коротко скомандовал любящий сын.

— Еще чего, — Максимилиан надулся, словно маленький ребенок, не желающий расставаться с последней конфетой. — Не дам.

— Не зли меня, — угрожающе проговорил Балиан. — Я и так тебя убить готов.

— Ладно, — Максимилиан вдруг без малейших усилий стряхнул с себя руки Балиана. — Тогда я объясню доходчиво. Пергамент не отдам. Тебе он без пользы. И мне тоже. У меня нет пера. Можешь спросить у этого типа, — указал он на охранника. — Они меня обыскали и сделали, так сказать, опись. И даже они, заметь, оставили мне этот чертов клочок пергамента! Память о былых временах, понимаешь ли.