– Это не просто город, – вмешался Халиль. – Константинополь – тысячелетний оплот христиан всего мира. Запад никогда не допустит, чтобы он попал в руки мусульман. Если мы попытаемся взять столицу ромеев силой, против нас обратятся даже те христиане, которые до этой поры не испытывали к нам враждебных чувств. Пусть жители Константинополя увидят, что мы не враги для них, и тогда они сами откроют двери перед нашим войском, а пока об этом не стоит думать. Не забывайте, какая горькая судьба постигла тех, кто, переоценив свои силы, попытался сорвать этот незрелый плод.

– Это все чепуха, – отмахнувшись от слов визиря как от назойливой мухи, проговорил Мехмед. – Я сокрушу стены Константинополя, чего бы это ни стоило, а неудачи прошлого станут для нас лишь хорошим уроком. Я говорил об этом с Исмаилом, и он полностью разделяет мои намерения. Не так давно у него было видение, что наши знамена развеваются на всех башнях города, а в соборе Святой Софии совершается намаз. По его словам, этот день уже не за горами, и все мы станем тому свидетелями.

Халиль покачал головой – Исмаил, этот персидский дервиш, окончательно затуманил сознание молодого наследника. Еще немного, и Мехмед, чего доброго, возведет его в сан бея или паши. Нет, ждать больше нельзя, от этого еретика пора избавляться. Но как это сделать, если он находится под покровительством самого принца? Ответ был прост: там, где оказывается бессильна светская власть, куда полезней может оказаться власть духовная.

* * *

Верховный муфтий Фахреддин, пожилой грузный мужчина, несмотря на преклонный возраст сохранивший в своем теле невероятную энергию и живость, переступил порог кабинета великого визиря. Халиль уже ожидал его, прокручивая в голове возможный сценарий предстоящего разговора. Любезно усадив гостя напротив себя, визирь произнес:

– Как ты знаешь, Фахреддин, наше государство сейчас переживает нелегкие времена. Мы всегда переносили любые невзгоды, оставаясь верными себе и своим традициям. Но теперь мне стало страшно за будущее Османской империи.

– Что же так встревожило тебя, Халиль? – участливо поинтересовался муфтий, разглаживая свою пышную белоснежную бороду.

– Я не боюсь ни крестоносцев, ни караманцев, – признался визирь. – С ними нам приходилось сталкиваться и раньше, но основная угроза исходит не от них. Куда больше я боюсь за души и умы османских подданных.

Халиль сделал паузу, будто подбирая нужные слова.

– К сожалению, обычный человек не в силах отличить правду от лжи, и очень часто по своей простоте он может довериться людям, которые, прикрываясь благими делами, сеют зло, – продолжил он. – Кто в таком случае может вернуть его на правильный путь?

– Полагаю, тот, кто в таких делах много мудрее и опытнее этого человека, – ответил Фахреддин.

– Верно, – согласился Халиль. – Именно поэтому я обратился к тебе.

Фахреддин, как и любой человек, поднявшийся из низов, ценил лесть и доверие, оказываемое ему сильными мира сего. Муфтий приготовился внимать каждому слову, а между тем визирь продолжал свою неторопливую речь:

– Наш замечательный шехзаде – умный и дальновидный юноша. Когда-нибудь, я в этом нисколько не сомневаюсь, из него получится падишах, достойный своего благородного отца. Однако в последнее время он стал подвержен дурному влиянию, которое не замедлило отразиться на мыслях и поступках принца.

– Кто оказывает на него такое влияние? – участливо спросил Фахреддин.

– Тот самый отшельник, который недавно прибыл в Эдирне. Кажется, его зовут Исмаил, по имени одного из пророков.

Услышав это имя, муфтий нахмурил брови.

– Мне хорошо известен этот человек, – в глазах Фахреддина промелькнула тревога. – Как-то раз я оказался на его проповеди… Скажу так: речи этого еретика опасны для неподготовленных умов, и то, что юный принц подпал под его влияние, очень дурной знак.

– Теперь ты понимаешь, сколь сильно я обеспокоен таким положением вещей, – напустив на себя самый скорбный вид, произнес Халиль. – Шехзаде – будущее династии Османов и всего нашего государства. Я взял на себя функцию оберегать его, но теперь вижу, что эта задача не под силу одному человеку. Мне нужна твоя помощь.

– Чем же я могу помочь? – удивился Фахреддин.

– Очень многим, – заверил Халиль. – Этот вопрос напрямую касается религии и веры, а в таких делах ты безусловный авторитет. Ты имеешь власть гораздо большую, нежели я. Посуди сам: в моем распоряжении находится лишь государственный аппарат и вверенные ему службы, ты же владеешь умами и душами людей, что гораздо важнее. Я бы мог легко разогнать сторонников этого еретика, а его самого бросить в темницу или даже убить, но тогда в городе наверняка начнутся беспорядки. Но если толпа сама обернется против своих иноземных наставников, это будет совсем другое дело, и мы сможем избежать множества проблем.

– Я понимаю, о чем ты, – задумчиво почесав бороду, сказал Фахреддин. – И сделаю все возможное.

* * *

Утро следующего дня выдалось на редкость спокойным. Обыкновенная городская суета как-то стихла, и люди, наслаждаясь еще горячим сентябрьским солнцем, мирно брели по своим делам. Во дворце царило точно такое же сонное оцепенение, только великий визирь Халиль не знал покоя. С самого утра он застыл на балконе, озирая раскинувшуюся перед ним столицу.

Вдалеке послышалось протяжное завывание муэдзина, призывающего правоверных мусульман на молитву. Сотни людей стекались в мечети, чтобы совершить положенный намаз, и вскоре в некоторых местах стали собираться бесчисленные толпы верующих. Поначалу все было спокойно, но стража спешно перекрыла несколько окрестных площадей, заставляя верующих двигаться к мечетям обходными путями. Это и стало началом.

Узкие улочки Эдирне не могли вместить всех желающих, дороги то и дело преграждали повозки, груженные всяким скарбом, появились и торговцы верблюдами со своим пугливым товаром. Началась страшная давка. Из-за жары некоторые теряли сознание, другие пускали в ход кулаки, освобождая себе дорогу. Крики людей и животных смешались, посыпались проклятья.

Никто не может с точностью сказать, что произошло дальше, – слишком стремительно и хаотично начали развиваться события.

Однако внимательный наблюдатель легко бы обнаружил, что за чередой случайных на первый взгляд совпадений кроется хитроумный и тонко разыгранный сценарий, действия в котором прописаны от начала и до конца.

Когда измученные и обозленные люди оказались перед мечетью, то увидели одного из персидских проповедников. Он взобрался на телегу и начал страстно обвинять верховного муфтия в притеснении иных конфессий и запрете обсуждать основные вопросы веры. Площадь оказалась заполнена персами, которые пришли поддержать своего товарища. Для горожан это стало последней каплей.

Несколько рослых турок, расталкивая толпу, бросились к трибуне, чтобы прервать разглагольствования смельчака, но персы встали на его защиту. Завязалась драка. Внезапно в руке у одного из участников блеснул кинжал. Раздался предсмертный стон, и первая кровь брызнула на пожелтевшие каменные плиты. Кто-то стал умолять прекратить безумие, но было слишком поздно. Огромная людская масса напоминала море во время грозной бури, и вскоре вся площадь погрузилась в хаос.