Если бы Стриженов верил не в дядек, а в какое-нибудь божество, эта вера вполне могла бы войти в религиозные анналы и увековечиться в священных книгах. Как образец преданности и фанатичности. Как эталон несгибаемости, доходящей до олигофрении. Дядька Никита компостировал нам мозги уже два месяца — с того самого момента, как мы получили лицензию и как бы легализовались для более конкретных действий. Странным было не это — такие Никиты всегда компостируют людям мозги, это их стиль жизни. Странной была эта самая уверенность в неизбежности осуществления обещанного и Никитином всемогуществе.

— Что и требовалось доказать, — вздохнул Чикатило, слушая прощальный взвизг тормозов и — дальше — щелчок и короткие гудки. — Теперь наша совесть чиста, мы уведомили начальство.

Он нажал на чёрный рычажок и набрал номер некоего мажора, который раньше учился с ним в школе, а теперь делал биг-тайм в каком-то среднестатистическом банке с глуповатым названием «Слава». Имя сие перекочевало к банку либо по наследству от здания ДК, которое он оккупировал в Эпоху Большого Манимэйкинга, либо от кого-нибудь из основателей: в Европе они называют фирмы своими фамилиями, а у нас почему-то именами. ОАО «Тигран», ЗАО «Вадим», КЦ «СТАСи K°», АОЗТ «Рудольф+»: отсутствие фантазии плюс мания величия — это гаденький коктейльчик. Это такое заштатное пойло, от которого блевать потянуло бы даже Веничку Ерофеева.

Через час Чикатило уже сидел за перегородкой, за которой прятался этот самый одноклассник, и, изолированный от мира жабрами жалюзи, заполнял документы на оформление счёта. А к вечеру баксы, сверкая ноликами, переползли на счёт будапештской гостиницы — Анна Бергер отрапортовала нам об этом с радостью, которая поблёскивала на факсовой бумаге даже после всех этих аппаратно-коммуникационных пертурбаций. Видимо, она получала с нашего тура комиссию, или только недавно устроилась на работу и хотела показать себя как боеспособного сотрудника, иначе с чего бы ей было так оргазмировать. Чикатило щелкнул себя по плечу, поднес ко рту два пальца и сдул с них воображаемый пороховой дымок.

— А ты был неплох, парень, — сказал он плоско-поверхностному Карло Физичелле. — Но, пока есть я, ты всегда будешь оставаться всего лишь вторым номером. — Чик почему-то всегда любил фильмы с Джимом Кэрри, несмотря на их очевидную глупость — а может быть, именно из-за этого, потому что иногда глупость бывает притягательной.

Как бы то ни было — только благодаря нам (а точнее — только благодаря Чикатиле) тур в Венгрию всё же не был сорван. В тот день Стриженов в офисе так и не появился, а на следующее утро чуть не эякулировал от благостного удивления. Никита, как и следовало ожидать, не сделал ни толики из многократно обещанного, и Юльевич ехал на работу удручённый, уверенный в своём попадалове. Блин, да мы же просто за уши вытащили его из дерьма, в котором он чуть было не утонул.

— Молодцы, — прогромыхал Стриженов, выныривая из дерьма и щуря глазки. — Вы оба — изрядные раздолбаи, но в вас есть некая хватка. Я не зря взял вас на работу, иногда вы оказываетесь способны, ёпть, проявить инициативу в критические моменты. Только больше чтобы никакого самоуправства — всё надо обговаривать со мной. А кстати, вы знаете, что я вчера прочитал? В Голландии хотят разрешить браки между пидорасами, представляете? Это как же ох…ели евреи в правительстве, а? Что же это они делают-то, а? Моя воля — взял бы автомат и перестрелял всех к чёртовой бабушке, и тех, и других. А скоро и у нас до этого дойдёт, тля…

Что мы могли ему ответить? Вякнуть о том, что без Чикатилиного самоуправства никакой богоравный Никита не смог бы спасти его сумоистскую жопу, было бы равносильно плевку в бездонный колодец, туннелем прорезающий шарик и выходящий на его поверхность где-нибудь на Фолклендских-Мальвинских островах. Поэтому Чикатило просто плюхнулся в своё кресло и, качнувшись на колесиках, спросил:

— Илья Юльевич, вы юдофоб?

Стриженов на миг застыл в пространстве, как квадратное геометрическое тело из школьных учебников, округлил глаза в потолок и, почесав эспаньолку, прогудел:

— Я антисемит, бля.

На этом диалог был закончен, и всё было бы хорошо, если бы в довершение всего не оправдались Чикатилины прогнозы насчёт мальчика Бенни из Амстердама. Конечно, время ещё оставалось, но в таких случаях по телу всё равно бегают недоверчивые ёжики — может быть, это из-за особенностей местного менталитета, но какая в конце концов разница.

— …Проценты в конопляном эквиваленте — это хорошо, — мечтательно произнёс Чик, взрывая косяк. — Карло Физичелла курит косячеллу. Если бы я был генеральным директором «Лауда-Тур», я бы сделал это нашим главным и единственным слоганом.

Мы встали с парапета и неспешно двинулись по направлению к водам. Это был хороший, правильный обеденный перерыв. Даже менты, пару раз проехавшие мимо нас на бело-голубом советском убожестве, которому кто-то придумал издевательское название «лада-классика», — даже они мелькали в кадре так быстро, что мы ни разу не успели сбросить компрометирующий косяк.

— Ты сегодня после работы куда? — спросил Чикатило, выруливая на набережную.

— Я веду Настю в «Би Би Кинг».

— Настю? Это какую? Которую трахал Свинья?

— Ну… да.

Это произошло до абсурда мягко и без острых углов, так, что я и сам толком не понял, когда она выпорхнула из объятий криворотого мачо и перекочевала в мои. Такое иногда бывает — вы живёте как живётся, и только задним числом, через пару страниц в офисном ежедневнике, понимаете, что уже какое-то время с кем-то повязаны. В «Красных столах» было ещё сложнее — фри лов ставила людей в тупик, они порой и сами не понимали, с кем именно состоят на данный момент в отношениях и есть ли эти самые отношения вообще. Это была милая Гоморра, спонтанный инцест — понятия «партнер-ченч» и «дружеский секс» не вызывали даже намёка на вопросительные интонации. Но в данном случае всё обстояло иначе — я же говорю, я сам толком не понял, когда оно началось и как вообще такое могло случиться.

— Ты смотри… не впадай в крайности, — поучительно произнёс Чик. Наверное, ему приглючилась роль папаши, старшего товарища — ганджа была хорошая, я даже боялся, что Стриженов нас выпасет.

— Не бойся, Чик. Я контролирую ситуацию.

Прямо возле гранита, тыльной стороной к Москве-реке, стояла одинокая афишная тумба. На ней морщился наклеенный чьей-то неровной рукой плакат, извещающий москвичей о том, что скоро… страну посетит легендарная группа «Modern Talking». Дитер Болен был похож одновременно на все сухофрукты, а Томас Андерс — на попугайчика Кешу из мультфильма «Возвращение блудного попугая».

— Давай сходим, — пошутил Чикатило.

— Обязательно, — согласился я. — Будет круче, чем вчера на «Rolling Stones».

За день до этого мы с Чикатилой ходили на этих иссушенных мумий — это было нечто, такого здесь давно не было. Дедки были похожи на происки безумного таксидермиста и периодически надолго отчислялись за кадр — понюхать кокса. Но зажгли они так, как в этой стране, по-моему, ещё никто никогда не зажигал. Мы с Чикатилой валялись на мокром искусственном газоне «Лужников», катались катушками, впитывали воду и позитив — блин, это действительно было нечто. Кувыркались и орали «Paint It Black», как хиппи-тинейджеры. Я серьёзно, даже Чикатило орал, несмотря на эксклюзивность вкусов и воинское звание. Только теперь вот мумии свалили — ясное дело, надолго, а в перспективе оставались только эти две рожи (смешно!) плюс ещё «Depeche Mode» где-то в начале сентября.