Назвав адрес: «Уимпол-клуб», я поставил шофера такси в тупик.

– Ну, задача, – сказал он. – Я думал, что все их знаю. Это не тот, что раньше назывался «Палм-Бич»?

– Нет, – сказал Мокли и дал необходимые указания.

Мы подъехали к старинным конюшням в стороне от Уимпол-стрит. («Очень удобно для ребят, которые торгуют машинами в районе Грейт-Портланд-стрит», – сказал Мокли.)

– Кстати, наверно, стоит вас предупредить, что в клубе меня знают как Нортона.

– Почему?

– У нас там многие называются другой фамилией. У вас в клубе, я думаю, то же самое.

– Не удивлюсь, – сказал я.

Я заплатил за такси. Мокли пинком распахнул зеленую дверь и ввел меня в вестибюль, где швейцар за стойкой завтракал бутербродами с чаем.

– Я уезжал из города, – сказал Мокли. – Завернул сейчас заплатить взносы. Народу много?

– Совсем тихо, – ответил швейцар.

Комната, куда он меня ввел, была совершенно пуста. Она служила одновременно баром, гостиной и столовой, но в основном баром, для чего в ней соорудили подобие кинодекорации, вдававшейся далеко в комнату, – с дубовыми стропилами, соломенной кровлей, кованым железным фонарем и трактирной вывеской, выполненной в виде аляповатого герба с бутылками и пивными кружками.

– Джим! – закричал Мокли.

– Сэр? – Над стойкой появилась голова. – A-а, давненько мы вас не видели, мистер Нортон. Я вот решил закусить.

– Не могли бы вы отвлечься от этого важного отправления и подать моему вот другу что-нибудь в плане выпивки. – Это было новое и сильно расширенное издание Мокли Молодчаги. – Будьте добры, два ваших особых, Джим. – Мне: – Особые Джима – наш конек. – Джиму: – Это один из моих ближайших друзей, мистер Плант. – Мне: – Мало есть такого, чего Джим обо мне не знает. – Джиму: – Где шайка?

– Что-то давно никто не заходит, мистер Нортон. С деньгами, видно, туго.

– Не говорите. – (Джим поставил перед нами на стойку два коктейля.) – Я полагаю, Джим, поскольку мистер Плант у нас впервые, по старой уимпольской традиции, первая – за счет заведения?

Джим засмеялся довольно натянуто:

– Мистер Нортон любит пошутить.

– Пошутить? Джим, вы позорите меня перед друзьями. Но не бойтесь, я нашел богатого поручителя; если вы нас не хотите угостить, мы угостим вас.

Бармен налил себе чего-то из бутылки, хранившейся специально для таких случаев на нижней полке, сказал: «Сегодня – первая», и мы выпили за здоровье друг друга. Мокли пояснил:

– Это одна из тайн клуба – что держит Джим в своей бутылке.

Я знал – что: то же самое, что держит каждый бармен, – холодный чай, – но промолчал, чтобы не портить Мокли угощение.

«Особый» Джима оказался крепким и приятным. Я спросил:

– Теперь моя очередь заказывать, не возражаете?

– Что значит «не возражаем»? Мы в восторге.

Джим смешал нам еще по коктейлю и наполнил свой бокал.

– Помните, как я с мистером Аплби выпил двенадцать ваших особых перед обедом?

– Помню, сэр.

– Слегка надрызгался в тот вечер, а, Джим?

– Слегка, сэр.

Мы стали повторять; после каждого раза Джим забирал деньги – по три шиллинга. После первого раза, когда Мокли разменял свой фунт, платил я. Он то и дело говорил: «Запишем это в государственный долг» – или что-нибудь подобное по поводу нашего вымышленного долгового соглашения. Вскоре Джим и Мокли предались воспоминаниям о прошлом Мокли.

Позже, поймав себя на том, что мысли мои далеко, я пошел позвонить на Виктория-сквер. Подошел Роджер.

– Кажется, все идет более или менее нормально, – сказал он.

– А как она?

– Я не заходил. Тут сейчас врач, во всем белом, как рефери. Твердит мне, чтобы я не волновался.

– Но для нее это опасно?

– Конечно опасно – это опасное дело.

– Нет, я спрашиваю, опаснее ли, чем для других?

– Да. Нет. Не знаю. Они сказали, все протекает совершенно нормально – не знаю уж, что у них это значит.

– Значит, я думаю, не опаснее, чем для других.

– Наверно.

– Я тебе надоедаю своими расспросами?

– Нет, не особенно. Ты где?

– В клубе под названием «Уимпол».

– Никогда о таком не слышал.

– Правильно. Потом тебе расскажу. Очень интересно.

– Хорошо. Потом расскажешь.

Я вернулся в бар.

– Я думал, наш старый товарищ отпал, – сказал Мокли. – Повело?

– Боже упаси.

– У вас ужасный цвет лица, правда, Джим? Может быть, вот тут-то ему и нужен особый. Ох и худо мне было в тот вечер, когда старик Грейнджер продал свой «бентли», хуже некуда…

Когда я истратил примерно тридцать шиллингов, Джим начал уставать от холодного чая.

– А что, если вам сесть за стол, джентльмены, а я прикажу поджарить вам мясо? – спросил он.

– Джим, всему свое время, всему свое время. Первым делом мистеру Планту вот желательно выпить один ваш особый для аппетита, а я, нежели старому другу давать пить одному, составлю ему компанию.

Позже, когда мы были сильно пьяны, появились бифштексы, хотя ни он, ни я не помнили, как их заказывали. Мы съели их за стойкой, обильно поливая, по совету Джима, вустерским соусом. Разговор у нас, кажется, шел в основном об Аплби и о том, что необходимо его разыскать. В телефонной книге мы нашли несколько людей с такой фамилией и позвонили им, но они решительно ничего не знали об иезуитских сокровищах.

Из «Уимпола» мы вышли часа в четыре пополудни. Мокли был пьянее меня. На другой день я вспомнил почти всю нашу беседу дословно. На дворе я спросил его:

– Где вы живете?

– В норе. Жуткая трущоба. Но теперь все в порядке, у меня есть деньги – могу ночевать на набережной Виктории. Если ты без денег, полиция не дает ночевать на набережной. Бродяжничество. Для богатых один закон, для бедных еще один. Общество несправедливости.

– А вы тогда давайте переезжайте ко мне. У меня дом за городом, места много. Живите там сколько влезет. Умрите там.

– Спасибо, я перееду. Сейчас, только схожу на набережную, соберу вещи.

И мы расстались – на время, – он шаткой походкой побрел по Уимпол-стрит мимо дверей с медными дощечками, а я на такси приехал к себе на Ибери-стрит, разделся, сложил одежду и тихо лег в постель. Проснулся я через несколько часов, в темноте, не понимая, где я и как сюда попал.

За дверью, в гостиной, звонил телефон. Это был Роджер. Он сказал, что два часа назад у Люси родился сын; с тех пор он обзванивает родственников. Чувствует она себя превосходно; очнувшись от хлороформа, она первым делом попросила сигарету.

– У меня есть желание выйти и напиться, – сказал Роджер. – А у тебя?

– Нет, – ответил я. – Нет, боюсь, что нет, – и вернулся в постель.

IV

Напившись, я могу проспаться и встать