– О да, твоя жизнь невыносима. Ты и правда испорченная маленькая сучка. Прекрати пить и ложись спать.

Встав, я сердито зашагала к кирпичному туалету у обочины. Я ненавидела Иэна. Ненавидела. Я повторяла это с каждым шагом.

Не буду ходить вокруг да около. Я напилась в хлам. Земля словно из ниоткуда ринулась к моему лицу. Я не успела выставить свои плохо слушавшиеся руки. Сила удара была оглушающей. Бах! И я на земле. Ошеломленная. Темнота и звезды. Бах! Потеряв сознание, я вновь оказалась в озере. Я тонула, плывя навстречу своей туманной смерти. Навстречу комфорту цвета чернил. Вихрящейся тишине.

Когда я пришла в себя, это было подобно вздоху. Я словно очнулась ото сна, вот только сном была моя жизнь. На меня сыпались звезды и пыль. В мой дом только что попало ядро, пробив брешь в стене моего безопасного укрытия. Моя комната с выключенным светом не была больше комнатой. Ее сровняло с землей. Остались лишь дым и пустота. И коридоры. Новые коридоры, о существовании которых я даже не подозревала. Тайные двери и проходы, которые до этого были закрыты. Мои глаза словно заливали чернила, словно опустился занавес. Мой разум был подобен бумажному полотенцу. Чувство, пропитывавшее мое сознание и овладевшее им в те фантастические тридцать секунд, было подобно эффекту от сильнейшего в мире экстази. А затем, как и в тот день, когда я тонула, мне удалось увидеть всю панораму нашего будущего. Внезапно все стало настолько очевидным, что я сама не могла поверить в то, что не осознавала этого раньше.

Чарли должен был жить. Мне необходимо было убраться подальше от Иэна, до того как он схватит нас за руки и утащит в вырытую им могилу, иначе мы стали бы узниками его подземного бункера, его страданий и злобы.

«А что, если бы я просто бросила его? – услышала я голосок той, прежней меня. – Бросила! Это было бы правильно».

«Да, – ответил другой голос. – И ты проиграла бы. Потеряла бы все. А Чарли пришлось бы проводить половину времени с человеком, который привозил бы смертельные вирусы из Африки, заставлял бы маленького мальчика смотреть фильмы ужасов, постоянно кормил бы его ирисками и однажды повез бы его в Англию, где напился бы со своими друзьями, а затем стал бы обсуждать, где делать татуировки и какие». Нужно было думать, какого отца я выбираю своему сыну. Однако дело было не только в любви. Иэн меня завоевал. И тогда я не была той, кем являюсь сейчас. Теперь я хотела лишь блага своему сыну.

Внезапно Иэн стал моим врагом. Моим трофеем в нашей войне. Если у него вскоре должно было хватить денег на то, чтобы раньше выйти на пенсию, значит, их должно было хватить и на безоблачное будущее для нас с Чарли. Будущее без него.

В тот самый момент, когда двое полицейских, сев напротив меня, начали задавать вопросы об Иэне, мне стало ясно, что я была жертвой, а он – злодеем. Было очевидно, что меня никто никогда ни в чем не обвинит. У меня не было правонарушений. Не было даже неоплаченного парковочного талона. А у Иэна? Блин! Полицейские стали подозревать его в тот самый момент, когда я сказала, что он британец. Военный. Телохранитель. Частный подрядчик. Служивший в Ираке. Агрессивный. Озлобленный. С ПТСР. С как минимум одним арестом. Что и говорить, они просто кипели от ярости. А когда я сказала им о том, насколько он успешен, они ополчились на него еще больше.

Что мне было делать с Иэном? Он не хотел со мной путешествовать. Не собирался прекращать пить все ночи напролет, пялясь на выбритый лобок Фионы. Даже не думал о том, чтобы ухаживать за газоном. У него и в мыслях не было свозить Чарли в Англию или даже сводить его в детский сырный ресторан. Нет, Иэна интересовало лишь коллекционирование старых пыльных проводов в коробках, разбросанных по всему подвалу. Он собирался купить через Интернет противовирусные маски, охотничьи ножи и рыболовную экипировку. Затем, накопив достаточно хлама для выживания в диких условиях, он стал бы вывозить нас с Чарли в глушь, где заставлял бы жрать съедобные сорняки и убивать зверей, выслеживая их по их помету. Он никогда бы не избавился от своей психологической травмы и проводил бы почти все время в своем отвратительном подвале-складе. И в итоге мы переехали бы не в бунгало на пляже в Марбелье, а в подземный металлический ящик с генератором кислорода в Монтане.

И, что самое главное, та часть меня, которая в итоге всегда начинала жалеть его, куда-то исчезла. Она ушла, когда все во мне перегорело. Осколки моей жалости, подобно стае летучих мышей, рассеялись в ночном небе. Бедный солдат, он повидал столько ужасных вещей, что ему остается только сидеть и курить, размышляя о них, вместо того чтобы оторвать свою задницу от стула и вынести хренов мусор! Нет. Хватит! Мы с Иэном долго противоборствовали друг другу. Правда противоборствовали. И мы оба проиграли это сражение. Но я не собиралась позволить ему загубить свою жизнь и жизнь Чарли. Мы с ним махнем на все рукой и перевернем страницу. Перед нами открыт целый мир, но в Канзасе и с Иэном нам его было не видать.

Я знала, что должно было произойти. Я уже решила, что и как я сделаю, в тот самый момент, когда доктор Робертс ни с того ни с сего, сам того не осознавая, любезно объяснил мне одну вещь, которой я не знала. Почему? Почему мой разум внезапно стал таким пластичным и легко мною управляемым, каким не был никогда раньше? В тот день, сидя в своем кабинете, доктор Робертс сказал мне, что черепно-мозговая травма нередко меняет личность. Само по себе это меня не удивило, однако очень заинтересовал упомянутый им случай мужчины, который, впав в кому и выйдя из нее, стал играть на фортепьяно. Я тоже приобрела новую способность. Способность активно защищать свое будущее и будущее Чарли от потенциального источника угрозы. Я считала, что мне очень повезло получить в результате травмы такой полезный дар. Я могла видеть все на много шагов вперед, причем кристально ясно.

Одна-единственная черепно-мозговая травма редко приводит к необратимым изменениям. Но чем чаще ты травмируешь голову, как это бывает у футболистов и боксеров, тем выше риск того, что однажды ты очнешься другим человеком. Я сказала доктору Робертсу, что у меня никогда до этого не было черепно-мозговой травмы, однако это было неправдой. Когда я оказалась прижата к корме лодки своего деда, некоторые участки моего мозга пробыли без кислорода достаточно долго для того, чтобы электрические импульсы в них исчезли навсегда. Ирония заключалась в том, что именно это ощущение обездвиженности и держало меня все эти годы на привязи.

В некотором смысле в смерти Иэна был виноват мой дед. Если бы не трансформация, пережитая мной под водой, я не стала бы искать мужчину вроде Иэна, и даже если бы мы встретились, я, нормальная, его совершенно бы не заинтересовала. У Иэна была практически наркотическая зависимость от людей с психологическими травмами, и моя ненормальность его просто магнитила. Так что вина Иэна в этом также есть. Его и дедушки Карла. Не моя. Именно это я говорю себе, когда с криком просыпаюсь от повторяющегося сна, в котором бабушка Одри шипит мне на ухо: «Такие люди, как мы, не играют по правилам».

Она тоже виновата.

* * *

– Мамочка, смотри! – позвал меня Чарли.